На белом свете. Уран - [63]

— Молчи, глупая.

— Если не будешь огрызаться, то и воробьи заклюют.

— Вот и Подогретый уже с чужого двора на меня гавкает, — с горечью жаловался Коляда.

— Как же, ходил по дворам извиняться, что по людским чердакам и погребам рыскал! Говорит, совесть у него заговорила… Чтоб у него язык колом стал!

— Хватит тебе, давай спать.

Но Фросинье не спалось:

— И что этому Гайворону треба от Кутня? Такой славный на вид хлопец.

— Говорит Платон, что планы севооборота неправильно составили. Семена не проверили… Сказать правду, этот Дмитро лентяй, и агрономия для него — как для меня китайская грамота. Но старый Кутень просил, чтобы я подержал сына до осени… Справку надо для института… поступить… О-хо-хо-хо, — зевнул Коляда, — еще прилягу немножко, а то с утра закрутится…

…Утром в конторе Коляду ожидал Дмитро Кутень:

— Подпишите мне, Семен Федорович, справку — и привет!

— Куда же ты, Дмитро?

— Не хочу тормозить развитие вашего колхоза, — криво усмехнулся Кутень. — Даю дорогу молодым коммунистам. Подписывайте.

— Но надо же в районе поговорить. Ведь тебя прислали к нам, — мялся Коляда.

— Я не могу терпеть оскорблений от всяких недоучек. У меня законченное среднее. Работу себе найду… Подписывайте. Отец уже в курсе.

— Я поеду в район, могу подвезти, — предложил Коляда.

— Спасибо! Отец молоковоз прислал. Доберусь. Привет! А вы, Семен Федорович, если не заткнете рот Гайворону и этим старым волам, то они вас проглотят, как галушку.

Ярко-желтый молоковоз остановился возле дома Поликарпа Чугая. Дмитро велел шоферу обождать. Чугай под навесом точил лопату.

— Здравствуйте, Поликарп Васильевич! — поздоровался Дмитро.

— Здоров был… Стешка еще на ферме.

— А я к вам. Дело есть.

— Ко мне? — удивился Чугай. — Прошу в хату.

В доме Дмитро снял кожанку, вытащил из кармана бутылку «Столичной». Поликарп молча поставил два стакана и тарелочку с салом.

— Так какое у вас ко мне дело? — после первой рюмки спросил Чугай.

— Не знаю, с чего и начать, Поликарп Васильевич.

— Давайте напрямик.

— Хочу поговорить о Стешке…

— А что о ней говорить?

— Мы с вами, Поликарп Васильевич, мужчины. Мне нравится Стешка… Я… люблю ее. Из уважения к вам пришел сказать, что хотел бы соединить свою жизнь…

— Одним словом, я так понимаю, что вы хотите жениться.

— Именно. Вы знаете меня и моих родителей. Я имею высшее… среднее… образование…

— Что вам сказать?.. В прошлом году я одного мармулевского жениха выпроводил из хаты… Нет, нет, сидите… А сейчас моя отцовская воля кончается… Стешка взрослая. Пусть сама свое счастье ищет. С ней вы и говорите…

— Да я уже говорил. — Дмитро подлил в стаканы.

— Что ж она?

— Ничего конкретного… Не отвечает на мое предложение.

— Тогда что мы с вами сделаем? Хоть ведро горилки выпьем — рушника не повяжем.

— Все понимаю, Поликарп Васильевич. Я ничего не требую. Просто прошу вас поговорить с ней.

— О чем говорить?

— Поликарп Васильевич, — придвинулся ближе Кутень, — я не первый день в селе и не первый раз в вашей хате. Знаю, как вы живете, как тяжело Стешке… на той ферме…

— Всем тяжело, кто возле хлеба да возле скота работает. Профессия такая. А разве тем, кто в шахте, легче? Работа есть работа.

— Нет, я не об этом… Я о жизни. Что ваша Стешка тут видит? Культуры нет… А могла бы жить по-другому. Я бы ее забрал в Косополье. Отец мой — директор маслозавода. То да се… В хате и так далее… Телевизор есть. Разве вы не хотите, чтобы ваша дочка хорошо жила?

— Какой отец своему дитю зла желает?

— И я о том… Она бы у нас и за холодную воду не бралась!

— Такой жизни, чтоб за холодную воду не браться, я не знаю.

— Мне неудобно, Поликарп Васильевич, хвалиться, но жизнь есть жизнь… Кто что имеет, то и везет. А что ей ваш колхоз даст? На сапоги не заработает.

— Заработает, — тихо ответил, будто размышляя, Чугай. — В этом году на юфтевые, а там и на хромовые.

— Не думаю, — возразил Кутень.

— Это как кто смотрит. Для вас колхоз — будто станция: приехали и уехали… А для Стешки это родная хата. Тут ее все: и поля, и вербы, и ветряк, и речка… Вот электричество провели… Для вас не диво, а для Стешки или для меня это праздник, души посветлели.

— Поликарп Васильевич, я ничего плохого не хотел сказать про… колхоз, — оправдывался Кутень. — Еще отсталый, но станет…

Поликарп заткнул бутылку:

— Извините, работа ждет.

— Вы подумайте, Поликарп Васильевич… О себе подумайте… — Дмитро нехотя надевал кожанку.

— А чего мне о себе думать?

— Мы и вас заберем… — зашептал Дмитро. — Отец участок в Косополье достанет, хату построите.

— Да я и тут построю.

— Зачем вам жить… среди врагов? Разве я не вижу? Один вы, как волк… Никто слова не скажет. Никто в хату не зайдет…

— Брешешь! — заорал Чугай. — Брешешь! Где мои враги? Я людям зло сделал, я перед ними и очищусь. Этими руками, жизнью своей… Уходите из моей хаты! Вас первого в беде своей прогоняю…

Кутень выбежал из дома, и ярко-желтый молоковоз помчался улицей, обляпывая грязью свои круглые бока.

А по хате ходил, обхватив голову руками, обиженный Чугай и говорил, будто перед ним стояла толпа людей:

— Мне прощают люди!.. Со мной уж здороваются… И Сноп, и Михей, и Мазур руки подают… И Савка здоровается, и Выгон, и Христина… И заходят люди в мою хату. Заходят!.. Вот Васько петушка принес…