На белом свете. Уран - [65]

— Меня удивляет ваше настроение, товарищ Гайворон, — поднялся Бунчук. — Вы что, против кукурузы?

— Нет. Если мы засеем сто гектаров, — сказал Платон, — выходим их, соберем своевременно, то урожай будет больше, чем с четырехсот…

— Слышали? — обратился к Мостовому Бунчук. — Он уже собирается пересматривать государственный план… Не с того начинаете, товарищ Гайворон.

— Я сказал, что думаю.

Коляда с нетерпением ожидал, пока закончится неприятный разговор. У него созрела идея. Если б она осуществилась, Семен Федорович отвел бы все удары…

— Петр Иосипович, — дождался паузы Коляда, — у меня есть предложение и просьба.

— Слушаю, — безразлично сказал Бунчук.

— Я хотел бы просить, чтобы нам назначили агрономом… Платона Андреевича Гайворона. Четвертый курс академии заканчивает. Вырос здесь…

— Меня удивляет ваше предложение, товарищ Коляда. Вы что, спали, когда здесь выступал Гайворон? Нам никто не дал права ревизовать решения директивных органов, — нахмурил лохматые брови Бунчук.

— Я не ревизую, а рассуждаю, — ответил Платон. — Рассуждать можно?

— Без демагогии, — постучал костяшками пальцев Бунчук. — Вы размышляйте над тем, как выполнить решения, а не разводите антимонию. Относительно агронома, Семен Федорович: завтра же привезите Кутня назад. Попросите извинения и привезите.

— Но он, понимаете, сам уехал… и мы тут думали… — Коляда никак не мог связать фразу.

— Для Гайворона место готовили, Семен Федорович? Рано еще товарищу Гайворону руководить. — Бунчук начал складывать бумаги.

— Никакого мне места не надо, и никто его для меня не готовил, товарищ Бунчук, — со скрытой усмешкой ответил Платон. — Я тракторист и другой работы не прошу ни у вас, ни у Коляды. И никогда, кстати, не просил.

Бунчук поспешно сложил бумаги в папку и обратился к Мостовому:

— Поехали. А вам, товарищ Подогретый, надо еще поработать над вопросом воспитания молодых коммунистов…

Коляда проводил гостей к машине.

— Это он так, Петр Иосипович, по молодости, — выгораживал себя и Гайворона председатель.

— С такими вопросами не шутят. Смотрите мне. — Бунчук сел в машину.

— Будем смотреть, — пообещал, прощаясь, Коляда, хотя не имел никакого представления, куда и за кем он будет смотреть.

— Чистой воды демагог. — Бунчук не мог успокоиться. — Он еще осмеливается критиковать государственные планы! Слышали?

— Планы для Сосенки утверждали мы, — будто между прочим заметил Мостовой.

— Мы, мы! — сорвался на крик Бунчук. — Вы что, тоже поддерживаете Гайворона?

— Почти…

— Хм, удивительно, товарищ секретарь. Весьма удивительно. — Бунчук поднял воротник пальто и умолк.

До Косополья они не произнесли ни слова.

21

Не попрощавшись ни с кем, Платон вышел из конторы. Чувствовал себя так, будто надышался дурмана. Отчитали, как мальчишку. За что? Бунчук даже не посмотрел на расчеты, которые они сделали с Горобцом. А тут еще Коляда выскочил со своим предложением. Что за фантазия пришла ему в голову — сделать Платона агрономом? Только вчера на правлении он стеной стоял за Кутня, а сегодня… Платон, разумеется, не отказался бы. Почему не испробовать свои силы? Но Бунчук откровенно высказался против. Но и молчать нельзя: сама земля протестует!

Электрические фонари разбросали по улице желтоватые пятна. Чавкала под ногами липкая грязь. Под плетнями и в канавах серел снег, по обочинам дороги пробивались несмелые ручейки. Сзади слышны голоса: это, наверное, идут Сноп и Мазур. Платон ускорил шаг: не хотелось ни с кем говорить. В конечном счете ничего не случилось. Просто потеряна еще одна мечта. Слишком много настроил он воздушных замков — и для себя и для людей. Теперь они рушатся. Ну и грязища! Только мнился где-то еще один замок — для Наталки… и для него… Однако сухие письма, которые он изредка получает от нее, видно, разрушат и этот замок…

Чвак, чвак…

Васько, наверное, уснул, не дождавшись. Никто не ждет его… О, у Меланки еще светится. Платон нащупал в кармане деньги. Никто не ждет его…

— Пошел к Меланке, — сообщил отцу Максим.

Мирон молча шел за сыном.

— Слышишь? — Сноп повернулся к Мазуру.

— Слышу… У меня тоже такое на душе… Вот что, Максим, иди и вытащи его оттуда… К нам приведи.

— Тату, а если он не пойдет?

— Говорю, вытащи и приведи… Самогонкой горя не залить.

Платон, увидев Максима, прикрыл ладонью глаза.

— Зачем пришел?

— А разве Меланкино кафе не работает? — попробовал шутить Максим.

— О, еще один гость! — воскликнула Меланка, входя с бутылкой в руке. — Садись, Максим, вот лук и сало. Угощайтесь…

— Если хочешь, Максим, выпей чарку и уходи, — не пряча досады, сказал Платон.

— Я пришел за тобой.

— Мне нянька не нужна. Налейте ему, Меланка.

— Я пришел за тобой, — упрямо повторил Максим. — Батя прислал. К нам пойдем.

— Никуда я отсюда не пойду.

— Пойдешь.

— Ты чего пристал? — Глаза Платона похолодели.

Максим молча забрал стакан, бутылку и отдал Меланке, а потом к Платону:

— Пойдем.

Платон выскочил из-за стола, выбежал из хаты. Максим — следом.

Так и шли на расстоянии друг от друга. Платон миновал свою хату и, не оглядываясь, направился куда-то к речке.

— Вернись!.. — звал Максим.

Платон шагал быстро. Возле мельницы повернул вправо и пошел по берегу Русавки. В полутьме Максим видел, как он карабкался на кручу, а потом будто растаял. Максим вздохнул, начал пробираться сквозь колючий боярышник за Платоном. Наконец ему удалось одолеть эти дебри. Дальше раскинулись поля. Платона не было. Вокруг тишина. Из-за леса выглянул месяц и, словно убедившись, что ничто ему не угрожает, медленно всплыл над землей. Он выплеснул сияние на крыши хат, на Русавку, на поля. Над Максимом висели редкие тучи, будто прибитые по краям серебряными гвоздиками звезд.