На белом свете. Уран - [66]

Вдали маячил ветряк. Он стоял среди занемелого поля, распростерши крылья, будто хотел наклонить ими к земле небо. Возле ветряка вспыхнул огонек цигарки.

— Ну, что тебе? — безразлично спросил Платон, когда Максим подошел к нему.

— Дай прикурить. — Максим сел рядом на ступеньку. — Ох и сумасшедший ты, Платон! Мог же сорваться с круч…

— Ты чего за мной ходишь?

— Так, на природу потянуло.

— Тоже мне лирик…

— Идет весна душистая, цветами-перлами увенчанная, — продекламировал Максим.

— Софии своей прочитай.

— Ты недоволен, что я пришел?

— Да сиди уж…

— Не переживай, Платон. Обойдется.

— А если не обойдется? Ты считаешь, что Бунчук меня переубедил?

— Забудь об этом.

— О таком не забывают.

— Начнется работа — некогда будет голову поднять, — успокаивал Максим товарища. — Я, когда сажусь за руль, обо всем забываю.

— Не хочу, Максим, ходить по полям с завязанными глазами… Не знаю, сколько раз в жизни мне придется засевать землю, поэтому каждый раз для меня это должно быть праздником, а не бездумным выполнением какого-то плана.

— Есть вещи, которые от нас не зависят.

— Но то, что делается в моем колхозе, должно зависеть от меня… И от тебя… Если мы хозяева земли, а не просто рабочие волы…

— Я над этим не задумываюсь. Даю норму — и все. Что-то холодно, пойдем домой.

— Я еще посижу.

— Идем, Платон. К девчатам заглянем. Они, наверное, у Стешки.

— Там меня никто не ждет.

— Может, и ждет… — загадочно улыбнулся Максим. — Неужто будешь так и сидеть здесь?

— Буду. Иди.

— Сиди. — Максим с неохотой встал. — Надумаешь — приходи.

Максим подошел к крутому берегу и крикнул:

— Прихо-о-о-оди!

Одиноким и никому не нужным чувствовал себя Платон среди этой ночной тишины. Даже маленьких житейских радостей лишила его судьба. Разве что завтра Иван Лисняк принесет письмо от Наталки. А если нет? Канет в безвестность еще один день, не дав ему ничего. Опять будет стоять Платон возле печки и варить опротивевший кулеш. В чулане, правда, лежат пуда два муки, но кулинарное мастерство Платона не простирается дальше приготовления блинов. Денег тоже нет. А тут еще Горобец не может оплатить ему командировку. Надо попросить, чтобы хоть аванс выдали на трудодни. А если что, то он продаст свой серый костюм…

А мог же он ездить на фургоне и вставлять замки в двери. Каждый день свежая копейка — и никаких забот. Пришел с работы, переоделся — и на все четыре стороны. Хочешь — иди в кино, хочешь — на танцы, в парк, хочешь — в ресторан. А если уж ты такой умный, то иди в библиотеку, там в читальном зале к твоим услугам все ученые и мыслители мира.

На первых порах они опять будут жить с Васьком у тети Дуси, если не возвратился ее «припадочный». Галя пусть заканчивает техникум в Косополье, он каждый месяц будет посылать ей деньги. Хату надо продать… Тогда уж ничто не будет связывать его с Сосенкой…

Собственно, почему он должен ехать в Киев, если можно хорошо устроиться в Виннице? Решено. Платон поедет в Винницу к Наталке. Когда-нибудь о нем еще пожалеют! Платон оставит Сосенку с чистым сердцем. Он добился, чтобы в село провели электричество. Никто не мог, а он сумел! Сам секретарь ЦК разговаривал с ним…

Теперь уедет… Да, но кто купит хату? Может, Дынька? Надо завтра поговорить с ним. Хата хоть и не очень новая, но крепкая. Садок большой… Только надо уговорить Галю. Он отдаст ей половину денег, пусть положит себе на книжку…

Вдруг Платон увидел: кто-то идет к ветряку. Неужели опять Максим? Сидел бы со своей Софией… Фигура вырисовывалась четче.

— Платон!

Стешка. Подошла, кутаясь в большой платок.

— Ты зачем?

— Так…

— Среди ночи, одна?

— А я не боюсь! Максим сказал, что ты тут. Он все мне рассказал… Ну, я и подумала, что…

— Что подумала?

— Что тебе… тяжело одному…

— Языкастая баба твой Максим.

— Ну, а почему же ты один среди этого поля? — Стешка все еще стояла, не решаясь сесть.

— Так…

— Подвинься. — Она присела на краешек ступеньки.

— Оставила всех в хате, а сама пошла?

— Пошла… Я куда хочешь пошла бы…

— Не понимаю.

— За тобой.

— Но ты же знаешь, Стеша…

— Не говори мне о ней… Я ее ненавижу.

— Так нельзя.

— Почему нельзя? Кто мне запретит? Ты? Она? — Стешка резко повернулась к Платону.

Платон не нашел что ответить.

— Но я ничего не могу сделать, — сказала Стешка. — Я хотела бы забыть… тебя и ее. Я даже с Кутнем целовалась…

— Что?.. — Платону почему-то сделалось больно оттого, что Кутень целовал Стешку. — Завтра Коляда привезет его в село, так что можешь…

— Я сама знаю, что мне делать. Захочу — выйду замуж за него! Он уже приходил к моему отцу на переговоры… У него телевизор есть… Буду жить, не берясь за холодную воду, — вспомнила Стешка разговор с отцом.

— Зачем все это рассказываешь мне? — Платон уже не мог скрыть раздражения.

— Так. Чтобы знал. Назло тебе выйду замуж за Кутня!

— Что за глупая жертва?

— А что мне?! — с вызовом сказала Стешка. — Хотела в артистки пойти… а поеду к нему…

— Да он же… у нас будет работать.

— Я не знаю… На свадьбу придешь?

Платон никак не мог понять — правду она говорит или кокетничает.

— Наверное, нет… Я уеду отсюда.

— К ней?

— Поеду из села.

— Она зовет тебя?

— Нет.

Сидели молча. Стешка обхватила руками колени, положила на них голову, и Платон не видел ее лица. Почувствовав дыхание ветра, тихо поскрипывали крылья старого ветряка. Одна за другой срывались с серебряных небесных гвоздиков тучи и низко плыли над землей, будто что-то хотели рассказать или услышать…