На белом свете. Уран - [41]

— Какой же выход?

— Не знаю.

— Ты не задумывался над этим?

— Я растерялся, Александр Иванович, — искренне сознался Платон. — Мечтал стать агрономом, приехать в село и сделать для людей что-то большое. Мечтал не только об урожаях, но и о том, чтобы все стали красивее, добрее… Чтобы не было зла, которое так вредит нам…

— Приехал — и мечты начали забываться? — спросил Мостовой.

— Нет, они стали очень земными… Вот мы сидим с вами при этой лампе, а возле села проходит высоковольтная линия… А мы не можем подключить Сосенку… Почему? Потому, что линия государственная. А Сосенка чья?

— Мы уже об этом писали в обком…

— А какой толк?.. Пора спать, Александр Иванович. Извините, что наговорил вам столько, но молчать не мог.

Мостовой лег, а Платон пошел в кухню, взял тетрадь, достал из Васькова портфельчика ручку и начал писать: «Наташа, я не знаю, что мне делать…»

14

Утром, когда Семен Федорович еще лежал в кровати, к нему прибежал встревоженный Горобец и со всеми подробностями рассказал о вчерашних событиях в клубе. Коляда вскочил с кровати и начал обуваться.

— Брюки, брюки забыли! — напомнил Горобец.

— Неужели сам дрова носил? — бегал по хате Коляда.

— Собственноручно с Дынькой…

— Черт бы их побрал! — неизвестно кого ругал Коляда. — А теперь мне хлопай глазами.

От криницы пришла Фросинья и передала последние новости:

— Мостовой ночевал у Гайворона. До третьих петухов окна светились.

— Готовь завтрак, — приказал Коляда жене, а сам побежал через огороды к Платону.

— А мне какие указания, Семен Федорович? — еле поспевал за председателем Горобец.

— Иди к чертовой матери!

Горобец отстал.

Мостового Коляда застал на подворье Гайворона. Он уже прощался с Платоном:

— Обязательно заеду. А ты будешь в районе — заходи.

Еле переводя дыхание, Коляда поздоровался и пригласил Мостового завтракать.

— Благодарю, я уже позавтракал.

— Как же это так, Александр Иванович, приехали и не позвали… — Коляда был искренне обижен. — А я дома весь вечер того… читал…

— Я слышал, что вы последнее время начали увлекаться литературой, особенно устным творчеством. Что это у вас там с Подогретым?

— Ничего. Вчера он перевернулся и набил шишку. А все остальное в порядке, так сказать, руководим коллегиально согласно решениям последнего Пленума…

— Я бы вас попросил передать Подогретому, чтобы он пришел в сельсовет. И коммунистов пригласите.

Коляда исчез.

Подогретый с испугом выслушал Коляду, пощупал свою шишку и кое-как натянул шапку.

— Если что, то говори, что мы с тобой того… коллегиально… — поучал дорогой Семен Федорович Подогретого. — Я к тебе ничего не имею, и ты ко мне…

Однако Коляда понял, что Мостовой полностью информирован о его делах в Сосенке. Вот люди! Не успеет начальство из машины выйти, как уже обо всем расскажут. И Гайворон не зря ночь просидел с Мостовым, все выложил. «Ну, обожди, хлопче, я с тобой еще встречусь…»

— Если вы и дальше будете так заботиться о колхозе и воевать за кресло, уважаемые товарищи председатели, — говорил Мостовой, — то добра не ждите.

— Да какая война! — оскорбился Коляда. — Мы живем как братья. — И для подтверждения своих слов похлопал Подогретого по спине, а Макар Олексиевич попробовал улыбнуться Семену Федоровичу.

В комнату зашли Нечипор Сноп и Мирон Мазур. Вслед за ними — Иван Лисняк в длинной бурке, с кнутом: он как раз собирался отвозить молоко.

— Собрались все, — доложил Подогретый. — Маловато вас.

— Было когда-то больше, Александр Иванович, — развел руками Макар Олексиевич. — Жизнь, она идет… Когда укрупнялись, то Михайленко в Городищах завхозом остался, а Самохвалов там хату поставил… Коренюк с Цимбалом построились в Косополье… Один сторожем работает, а другой керосин в бочке развозит…

— А Пилип Круць бригаду бросил и в райпотребсоюзе кожу заготовляет, так и разбрелась наша партийная ячейка, — грустно усмехнулся Нечипор.

— Одни мы, старики, и остались, — подытожил Мазур.

— Нас мало, но все мы такой пример показываем! — похвалился Подогретый. — Сноп и Мазур по две нормы в день дают, а товарищ Лисняк все выполняет… Я, как секретарь, мобилизовал…

— Не треба нас с Мироном мобилизовывать, Макар, — перебил Подогретого Нечипор Сноп. — Мы и так знаем свое дело: поднялись — и в кузню… И Лисняк молоко не перевернет. — Нечипор повернулся к Мостовому: — Назначили меня агитатором и Мирона тоже… Но кого же мы будем агитировать, если наши хлопцы грамотнее нас, десятилетки позаканчивали, а Платон, к примеру, три года в академии проучился? Лишь бы считалось, что есть агитаторы. Сколько говорил я Подогретому и Коляде: давайте молодых в партию принимать.

— Правильно, — сказал Мостовой.

— А они почему-то не куют и не мелют…

— Признаю ошибку, признаю. — Подогретый усмехнулся, будто его похвалили.

— Нет у нас порядка, — вздохнул Нечипор.

Лисняк внимательно всматривался в лица присутствующих, стараясь понять, о чем идет речь. Когда закончил говорить Сноп, он обратился с немым вопросом к Подогретому, показывая жестом, что он хочет знать, о чем они разговаривают. Подогретый махнул рукой: сиди, мол, если пришел. Мостовой заметил, как Иван Лисняк, виновато посматривая на всех, отодвинулся от стола.