На белом свете. Уран - [42]

— Напишите обо всем Лисняку. — Мостовой положил перед Макаром Подогретым бумагу.

Лисняк прочитал и с благодарностью посмотрел на Мостового, сел к столу, вынул из кармана свою тетрадь и написал, будто в протокол:

«Слово имеет Иван Лисняк. Я не знал, о чем вы здесь говорите, но я догадался. Те, кто покинул колхоз в тяжкое время, — не коммунисты, а шкурники. Они пролезли в партию, чтобы служить не ей, а чтоб она им служила. Надо, чтобы наша парторганизация немедленно пополнилась молодыми коммунистами, а то Подогретый и Коляда скоро всех нас сделают глухими и немыми… Я рекомендую в партию Платона Гайворона и Максима Мазура. Подогретый думает только о своей хате и огороде, Коляда оскорбляет людей. Я не могу обвинить Коляду в том, что он что-то ворует в колхозе, но он обкрадывает людские души. Иван Лисняк».

Когда Мостовой прочитал это письмо, Коляда сорвался с места и закричал:

— Это заговор против меня! Я не потерплю, можете меня хоть сегодня снимать с председателей! Я ночей недосыпаю, чтобы выполнять все решения!

— Что вы кричите? — спокойно спросил Мостовой. — О том, как вы руководите, мне рассказывали.

— Кто? Гайворон или Михей Кожухарь?

— И Гайворон и Кожухарь… А вот останетесь вы председателем колхоза или нет — решать не нам с вами, а колхозникам… Теперь будет именно так. И вы, товарищ Подогретый, не отсидитесь за своим разрисованным забором. — Мостовой написал Лисняку, о чем он говорил, а затем предложил: — Пойдемте посмотрим хозяйство.

После отъезда Мостового Макар Подогретый сделал вывод, что Коляде долго не усидеть в своем кресле. А Коляда подумал, что Подогретый, может, пока и останется председателем сельсовета, но с секретаря парторганизации слетит немедленно…

Оставшись вдвоем, они посочувствовали друг другу и начали вырабатывать программу действий.

— Я их всех сотру в порошок и развею по ветру! — обещал Коляда. — И этого студента… Приехал, завинтил три гайки и уже голос подает! А немой! Да я его…

Подогретый думал о своем.

— На черта я тот забор покрасил? Только в глаза людям лезет… Я молчать не буду. Поеду к самому Бунчуку!

— Вдвоем поедем. Пусть Мостовой не думает, что мы безмозглые… Вместо того чтобы помочь нам, он с девчатами в клубе песенки распевает да любовь крутит… А я в номенклатуре больше, чем ему лет. — Коляда достал из ящика стола свою папку. — Вот моя трудовая жизнь в газетах напечатана! Я для народа живу.

— И я, — решил Подогретый.

…Сегодня утром Платон сжег последнюю сучковатую веточку, посгребал на дровнике все щепки и еле доварил обед. После работы он решил зайти к Коляде и попросить, чтобы тот выписал хворосту. К вечеру Коляда сам появился на колхозном дворе.

Платон подошел:

— Выпишите мне, пожалуйста, дров, а то совсем топить нечем.

— А у меня что, склад? — не повернув головы, ответил Коляда.

— Но поймите же, зима и…

— Я тебе что, нянька? Проездил где-то по столицам, а я тебе дрова должен давать? — Из-под рыжих бровей зло сверкали зеленоватые глаза. — Работать надо, а не языком молоть. Видали мы таких умников!

Платон побрел к мастерским, насобирал щепок и, связав их ремнем, понес домой. Возле клуба его догнал газик Коляды.

— Ты что несешь?

— Щепки.

— Кто тебе разрешил?

— Никто. Они все равно погниют.

К ним начали подходить люди. Платон увидел среди них Поликарпа и Стешку…

— Значит, воровать начал? Сейчас же отнеси назад!

— Не понесу.

— Понесешь. Я на тебя в суд подам за расхищение колхозного добра! — Коляда ухватился руками за вязанку щепок.

Платон развязал ремень и высыпал щепки в машину Коляды. Тот даже побелел и замахал перед Платоном кулаками:

— Я тебя, ворюгу, в суд! Все видели, все?!

— Отойдите! — Платон отвел от себя руки Коляды. — Я вас презираю.

Коляда что-то кричал вслед Платону, а потом приказал шоферу отвезти щепки в клуб.

— Приходите, товарищи, в клуб, у нас уже тепло. — Коляда вдруг стал спокойным, добрым и несчастным человечком. — Видели, колхоз растаскивают, а за все должен отвечать я…

Дома Платон ничего не сказал Ваську.

— Ты устал, Платон?

— Устал.

Кажется, за всю жизнь Платон еще не переносил такого оскорбления, как сегодня. За что мстит ему Коляда? За разговор с Мостовым? Нет, настоящая причина спрятана где-то глубже.

— Ты, Вася, побудь дома, а как придет Галя, скажешь, что скоро вернусь.

Платон взял в курятнике веревку и пошел в поле.

Начиналась метель. Ветер бросал в лицо лапчатые снежинки, свирепо метался над полями, тоскливо выл в ярах и победно трубил в высоте.

Платон зашел в полосу, клином врезавшуюся в поле, и начал вырывать стебли подсолнуха, высокие и черные. Платону подумалось, что они почернели от горя, когда с них срезали веселые головки.

Вырывать стебли тяжело. Еще когда подсолнухи были живыми, они глубоко пустили в землю корни и теперь не хотели разлучаться с ней. Платон вырывал их с корнями, ломал руками, сбивал сапогами и кидал в кучу. Затем он связал ее и, взвалив на плечо, пошел.

…Веревка врезалась в плечо, но Платон не чувствовал боли. Ноги проваливались в снег, он падал, поднимался и опять брел через поле.

Дома уже хлопотала Галина. Возле печки лежала куча хвороста.

— Это Васько принес, — пояснила Галя, а потом спросила: — Что у тебя там с Колядой было?