На белом свете. Уран - [124]

Наталка хотела резко возразить матери, но сдержалась. Почему Платон должен спать в столовой, если у его жены есть отдельная комната?

— Благодарю, — сухо промолвил Платон. — Я лягу в саду, там тоже прекрасный топчан.

— Да, да, и Михаил Константинович любит на воздухе. — Ольга Аркадьевна вынесла Платону постельное белье.

Нарбутов лежал в кабинете, притворяясь, что спит. Нужно было выйти к Платону, поговорить. Но что ему сказать? Что он может поделать, если знает: сама Наталка не изъявляет ни малейшего желания ехать в Сосенку.

Нарбутов слышал, как хлопнула дверь в комнату дочери, как долго копошилась в спальне жена. Наконец он отважился. Наталка лежала, уткнувшись лицом в подушку.

— Плачешь?

— Плачу! — Ее плечи вздрагивали.

Нарбутов сел на край кровати.

— Ты все обдумала?..

— Все. — Наталка припала к груди отца и заплакала еще пуще. — Он не заслужил этого, но я боюсь… Со мной что-то случилось после операции. Я сама не узнаю себя.

— Ты разлюбила его?

— Я не знаю… Он такой добрый, честный, но что-то оборвалось между нами. Ой, как мне тяжело, папочка!

— Ты должна ему все рассказать. Ты тоже должна быть честной.

— Я не смогу… Если я ему скажу, я потеряю его навсегда. Понимаешь, навсегда. — Наталка всхлипывала совсем по-детски.

— На что же ты надеешься?

— Пусть пройдет время, я еще подумаю…

Платон лежал с раскрытыми глазами. Легонький ветерок шелестел листьями, навевая грусть. Трассирующей пулей упала звезда. «Чтоб поехала со мной Наталка!» Еще в детстве слышал от бабушки: когда падает звезда, надо загадать свое самое большое желание, и оно сбудется.

Звезда бесследно исчезла в далеких мирах — осталось только Платоново желание. Он еще не мог уяснить, что вернется в Сосенку один. Неужели он потерял Наталку? Платон вспомнил, как она встретила Давида. Она влюблена в доктора! Надо быть дураком, кретином, чтобы не заметить!

Платону захотелось разбудить этот нарбутовский дом, разворотить заборы, бросить всем слова презрения и умчаться на край света — от своего унижения, от своей любви.

Но Никита храпел в машине, дом и забор стояли на месте, никому не было никакого дела до Платоновых мук.

Наталка в одном халате на цыпочках осторожно спустилась по крутым ступенькам.

— Наталка, ты куда? — На пороге спальни стояла в длинной ночной сорочке Ольга Аркадьевна.

— Куда надо!

— Вернись! — Ольга Аркадьевна заслонила ей дорогу.

— Пусти, — холодно прошептала Наталка.

— Ты… ты… к нему? — в словах матери звучала ярость. — Ни за что! Я разбужу отца, если ты только выйдешь из дома!

— Хоть черта! — Наталка оттолкнула мать и выбежала на веранду. Долго не могла открыть дверь, не могла найти выключатель.

— Сумасшедшая! — сквозь зубы цедила Ольга Аркадьевна. — Зачем ты идешь к нему?

— Я хочу с ним переспать, — бросила Наталка в лицо опешившей матери. — Я тебе этой ночи никогда не прощу, никогда! — Наконец Наталка распахнула дверь и выбежала в сад.

Она ничего не видела в темноте. Шла, натыкаясь на кусты, на деревья. Цепкие ветки хватали ее за полы легонького халатика, царапали тело. Где он? Где он? Наталка, словно привидение, блуждала по темному саду. Вот это проклятое место…

— Платон, Платон, — шептали ее губы.

Он подхватил ее на руки — обессиленную и измученную.

Никита завел машину, распахнул ворота, давая понять хозяевам и Платону, что пора ехать.

Ольга Аркадьевна, вымученно улыбаясь, подавала завтрак.

— Не притворяйся учтивой хозяйкой, — сказала ей Наталка, пока Платон умывался. — Это противно.

— Наташенька, ты извини, я ничего не хотела, просто подумала, что ты простудишься, — оправдывалась мать.

— Не ври! — грубо оборвала ее Наталка. — Я никогда этого тебе не забуду.

Ели молча. Платон выпил чашку кофе и встал из-за стола.

— Благодарю. Нам пора.

— Вы приезжайте, — вновь изобразила на лице улыбку Ольга Аркадьевна.

— Обязательно, — буркнул ей в поддержку Нарбутов.

До ворот все провожали Платона. Он сухо попрощался с родителями жены, подошел к Наталке. Какое-то мгновение стояли молча. Потом Наталка порывисто обняла Платона:

— Прости меня, прости…

Он почувствовал на губах соленый привкус ее слез.

Васько попросил Ганну Кожухариху и Мотрю Славчукову побелить хату, а те кликнули клич по всему селу. С утра в доме Гайворонов суетились Ганна и Мотря, Мария Снопова и Катерина Лисняк. Текля Дынька прибежала с ведерком извести. Вскоре пришли Светлана Подогретая и София — тоже помогать.

— Хорошо, что Наталка приедет! Хоть поживут по-людски. Без женщины и хата — тюрьма, — щебетала красавица Мотря.

Пока белили комнаты, девчата постирали полотенца и занавески, выскребли половицы. Явился и Никодим Дынька со своими инструментами.

— Может, будет какая столярная работа?

Михей Кожухарь принес краску для пола.

— Фабричная, моментально сохнет.

— Мог бы колхоз, — размышлял Дынька, — построить и лучшую хату председателю. Где же он будет тут ютиться с женой и Васьком?

— Оно конечно, можно, но тово… — не очень понятно высказался Михей.

— Что «тово»? — прищурился Дынька.

— Народ еще не тот… не весь… коммунистический… начнет писать на Платона всякую антимонию.

— А, чтоб им руки покрутило, — проклинала, не зная кого, Текля, — если они не видят того добра, которое сделал им Гайворон.