На белом свете. Уран - [124]
Наталка хотела резко возразить матери, но сдержалась. Почему Платон должен спать в столовой, если у его жены есть отдельная комната?
— Благодарю, — сухо промолвил Платон. — Я лягу в саду, там тоже прекрасный топчан.
— Да, да, и Михаил Константинович любит на воздухе. — Ольга Аркадьевна вынесла Платону постельное белье.
Нарбутов лежал в кабинете, притворяясь, что спит. Нужно было выйти к Платону, поговорить. Но что ему сказать? Что он может поделать, если знает: сама Наталка не изъявляет ни малейшего желания ехать в Сосенку.
Нарбутов слышал, как хлопнула дверь в комнату дочери, как долго копошилась в спальне жена. Наконец он отважился. Наталка лежала, уткнувшись лицом в подушку.
— Плачешь?
— Плачу! — Ее плечи вздрагивали.
Нарбутов сел на край кровати.
— Ты все обдумала?..
— Все. — Наталка припала к груди отца и заплакала еще пуще. — Он не заслужил этого, но я боюсь… Со мной что-то случилось после операции. Я сама не узнаю себя.
— Ты разлюбила его?
— Я не знаю… Он такой добрый, честный, но что-то оборвалось между нами. Ой, как мне тяжело, папочка!
— Ты должна ему все рассказать. Ты тоже должна быть честной.
— Я не смогу… Если я ему скажу, я потеряю его навсегда. Понимаешь, навсегда. — Наталка всхлипывала совсем по-детски.
— На что же ты надеешься?
— Пусть пройдет время, я еще подумаю…
Платон лежал с раскрытыми глазами. Легонький ветерок шелестел листьями, навевая грусть. Трассирующей пулей упала звезда. «Чтоб поехала со мной Наталка!» Еще в детстве слышал от бабушки: когда падает звезда, надо загадать свое самое большое желание, и оно сбудется.
Звезда бесследно исчезла в далеких мирах — осталось только Платоново желание. Он еще не мог уяснить, что вернется в Сосенку один. Неужели он потерял Наталку? Платон вспомнил, как она встретила Давида. Она влюблена в доктора! Надо быть дураком, кретином, чтобы не заметить!
Платону захотелось разбудить этот нарбутовский дом, разворотить заборы, бросить всем слова презрения и умчаться на край света — от своего унижения, от своей любви.
Но Никита храпел в машине, дом и забор стояли на месте, никому не было никакого дела до Платоновых мук.
Наталка в одном халате на цыпочках осторожно спустилась по крутым ступенькам.
— Наталка, ты куда? — На пороге спальни стояла в длинной ночной сорочке Ольга Аркадьевна.
— Куда надо!
— Вернись! — Ольга Аркадьевна заслонила ей дорогу.
— Пусти, — холодно прошептала Наталка.
— Ты… ты… к нему? — в словах матери звучала ярость. — Ни за что! Я разбужу отца, если ты только выйдешь из дома!
— Хоть черта! — Наталка оттолкнула мать и выбежала на веранду. Долго не могла открыть дверь, не могла найти выключатель.
— Сумасшедшая! — сквозь зубы цедила Ольга Аркадьевна. — Зачем ты идешь к нему?
— Я хочу с ним переспать, — бросила Наталка в лицо опешившей матери. — Я тебе этой ночи никогда не прощу, никогда! — Наконец Наталка распахнула дверь и выбежала в сад.
Она ничего не видела в темноте. Шла, натыкаясь на кусты, на деревья. Цепкие ветки хватали ее за полы легонького халатика, царапали тело. Где он? Где он? Наталка, словно привидение, блуждала по темному саду. Вот это проклятое место…
— Платон, Платон, — шептали ее губы.
Он подхватил ее на руки — обессиленную и измученную.
Никита завел машину, распахнул ворота, давая понять хозяевам и Платону, что пора ехать.
Ольга Аркадьевна, вымученно улыбаясь, подавала завтрак.
— Не притворяйся учтивой хозяйкой, — сказала ей Наталка, пока Платон умывался. — Это противно.
— Наташенька, ты извини, я ничего не хотела, просто подумала, что ты простудишься, — оправдывалась мать.
— Не ври! — грубо оборвала ее Наталка. — Я никогда этого тебе не забуду.
Ели молча. Платон выпил чашку кофе и встал из-за стола.
— Благодарю. Нам пора.
— Вы приезжайте, — вновь изобразила на лице улыбку Ольга Аркадьевна.
— Обязательно, — буркнул ей в поддержку Нарбутов.
До ворот все провожали Платона. Он сухо попрощался с родителями жены, подошел к Наталке. Какое-то мгновение стояли молча. Потом Наталка порывисто обняла Платона:
— Прости меня, прости…
Он почувствовал на губах соленый привкус ее слез.
Васько попросил Ганну Кожухариху и Мотрю Славчукову побелить хату, а те кликнули клич по всему селу. С утра в доме Гайворонов суетились Ганна и Мотря, Мария Снопова и Катерина Лисняк. Текля Дынька прибежала с ведерком извести. Вскоре пришли Светлана Подогретая и София — тоже помогать.
— Хорошо, что Наталка приедет! Хоть поживут по-людски. Без женщины и хата — тюрьма, — щебетала красавица Мотря.
Пока белили комнаты, девчата постирали полотенца и занавески, выскребли половицы. Явился и Никодим Дынька со своими инструментами.
— Может, будет какая столярная работа?
Михей Кожухарь принес краску для пола.
— Фабричная, моментально сохнет.
— Мог бы колхоз, — размышлял Дынька, — построить и лучшую хату председателю. Где же он будет тут ютиться с женой и Васьком?
— Оно конечно, можно, но тово… — не очень понятно высказался Михей.
— Что «тово»? — прищурился Дынька.
— Народ еще не тот… не весь… коммунистический… начнет писать на Платона всякую антимонию.
— А, чтоб им руки покрутило, — проклинала, не зная кого, Текля, — если они не видят того добра, которое сделал им Гайворон.
Всё началось с того, что Марфе, жене заведующего факторией в Боганире, внезапно и нестерпимо захотелось огурца. Нельзя перечить беременной женщине, но достать огурец в Заполярье не так-то просто...
Два одиноких старика — профессор-историк и университетский сторож — пережили зиму 1941-го в обстреливаемой, прифронтовой Москве. Настала весна… чтобы жить дальше, им надо на 42-й километр Казанской железной дороги, на дачу — сажать картошку.
В деревушке близ пограничной станции старуха Юзефова приютила городскую молодую женщину, укрыла от немцев, выдала за свою сноху, ребенка — за внука. Но вот молодуха вернулась после двух недель в гестапо живая и неизувеченная, и у хозяйки возникло тяжелое подозрение…
В лесу встречаются два человека — местный лесник и скромно одетый охотник из города… Один из ранних рассказов Владимира Владко, опубликованный в 1929 году в харьковском журнале «Октябрьские всходы».
«Соленая Падь» — роман о том, как рождалась Советская власть в Сибири, об образовании партизанской республики в тылу Колчака в 1918–1919 гг. В этой эпопее раскрывается сущность народной власти. Высокая идея человечности, народного счастья, которое несет с собой революция, ярко выражена в столкновении партизанского главнокомандующего Мещерякова с Брусенковым. Мещеряков — это жажда жизни, правды на земле, жажда удачи. Брусенковщина — уродливое и трагическое явление, порождение векового зла. Оно основано на неверии в народные массы, на незнании их.«На Иртыше» — повесть, посвященная более поздним годам.
«В обед, с половины второго, у поселкового магазина собирается народ: старухи с кошелками, ребятишки с зажатыми в кулак деньгами, двое-трое помятых мужчин с неясными намерениями…».