На белом свете. Уран - [126]

— Могла б и в этой хате хозяйкой быть, — вздохнула Текля.

— Не судилось.

— Бросила Кутня и — в белый свет, как в прорубь.

— Да она от любви своей убежала.

— Ой, не убежишь от нее.

— А я вам скажу, что и Наталка не хуже. Такая славная, как нарисованная.

— На красу и на росу нет одной мерки. Я знаю.

— Это уже что кому по сердцу.

— Кто любит попадью, а кто попову дочку.

Утром приехала сестра Платона Галина. Молодицы ходили по доскам, положенным Михеем на пол, пока подсохнет краска, — развешивали фотографии, вышитые рушники. Мотря повытаскивала все, какие только были, подушки, взбила их, и они лежали на кровати белыми лебедями.

— Ой, спасибо ж вам! — благодарила Галя. — Почему мне не сказали?

— Справились, Галина, и без тебя. Мы ж объявили по всему селу этот самый… бойкот… тьфу!.. аврал, — хохотнула Мотря.

Хату побелили и снаружи. Никодим Дынька подправил оконницы, Михей выкрасил их в голубой цвет, и домик будто смеялся.

— Пусть живут счастливо, — пожелали на прощанье молодицы и разошлись.

Галина так и не дождалась Платона и Наталки, спешила в Косополье: надо было взять из детского сада Андрейку.

— Как только приедут, ты сразу позвони, — наказывала она Ваську.

— А как же иначе, Галя?

Васько распахнул бы окна и двери, чтобы быстрей высох пол, а сам пошел в свою мастерскую — заканчивать приемник, но что-то пропала охота ломать голову над всякими конденсаторами и полупроводниками. Как только по улице проезжала машина, Васько выбегал к плетню, — нет, не они.

Кто-то тихонько постучал о косяк, перед Васьком стояла Олеся. В руке — свернутая трубочкой тетрадь.

— Задача по геометрии у меня не получается.

— Заходи, Леся!

— Ой, нет, у вас там покрашено… Идем в садок.

В саду за столиком сели друг против друга. Васько прочитал задачу.

— Это очень просто, Леся. Вот смотри, — Васько начал писать.

Лесе было неудобно смотреть на перевернутые цифры, и она вынуждена была сесть рядом с Васьком. Олесина русая коса будто огнем опалила щеку Васька, и все цифры, треугольники, гипотенузы на бумаге слились. Васько чуть отодвинулся, и цифры стали четче.

— Поняла, поняла, — закивала головой Леся.

Она опять свернула трубочкой тетрадь.

— Побудь еще со мной, Леся.

— А мне некогда. — В голубых озерцах загорелись лукавые огоньки.

— Ну, раз некогда…

— Ну, я еще немножко посижу. — Леся ловко подобрала платье и села на низенький стульчик.

Теперь Васько не мог смотреть на Лесю, потому что перед ним голые девичьи ноги с золотистым пушком на икрах и острые коленки. Честное слово, девчата из его класса посходили с ума. Носят коротюсенькие юбочки — «мини» называются.

— Я тебе должна что-то сказать, — еле шевельнула губами Леся.

Васько — весь слух. Что она скажет?

— Ты не подходи ко мне на переменках.

— Почему?

— Хлопцы смеются.

— Кто?

— Друг твой. Алик Коза… Говорит, что мы нарочно остаемся после уроков выпускать стенгазету.

— Я ему задам.

— Только не дерись!

— Хорошо, — пообещал Васько, хотя знал, что намылит Козе шею. — Разве мы не можем с тобой дружить?

— Я не знаю.

— Можем, — решил Васько.

Васько провожает Лесю до калитки и размышляет: вот как стану девяти- или десятиклассником, под руку буду ходить с Лесей по селу. И пусть только попробует Коза или еще кто-нибудь посмеяться!

— Во, смотри, — показала Леся на забор, — глупый Коза написал.

«Леся + Вася = любовь», — прочитал Васько.

— Сотри, Вася, а то еще увидят, — испуганно прошептала Леся и убежала.

Васько сорвал пучок травы и долго тер почернелую доску — стирал слово «любовь». Ну, получишь, Коза!

Уже вечерело, когда у подворья остановилась райкомовская «Волга». Васько бросился открывать ворота.

— Не надо, Вася. — Из машины вышел Платон.

Васько увидел, что в «Волге», кроме шофера, никого не было.

— Не приехала? — сразу погрустнел Васько.

— Не приехала. — Платон попрощался с Никитой и направился к хате. — Ишь, как ты постарался! Дворец!

— Это не я. Люди… Почему она не приехала? Больная? — Васько засыпал вопросами Платона.

Платон молчал.

— Нет, ты должен мне сказать, — не по-детски серьезно смотрел Васько на брата.

— Я еще, Вася, и сам не знаю. — Платон раздумывал, открывать братишке всю правду или смолчать. — Василь, ты уже почти взрослый, тебе пятнадцатый… Говорю тебе как брату и… другу. Наталка, наверное, уже никогда к нам не приедет.

— Не помогла операция? А ты ж говорил, что все хорошо…

— Наталка очень переменилась…

— А в прошлом году писала, что вернется и мы опять будем ездить с ней на голубой тележке… возить в поля свежие газеты, книги, ситро и всякую всячину…

— Ей уже не нужна наша голубая тележка… Ни ты, ни я… Она разлюбила меня. Еще сама от себя это прячет, но я знаю, чувствую.

Глаза меньшего брата сверкнули слезой. Наталка в жизни Васька была первым человеком, который изменил ему.

III

Выдубецкие холмы огибали Сосенку полукругом, спокойные и пологие. Возможно, они были прежде гордыми и неприступными горами, пока безжалостные северные льды не стесали их высоты. С давних времен люди засевали холмы пшеницей, и шумела она под ветрами буйно и весело. Гайворон любил ходить на Выдубецкие высоты. Отец когда-то говорил ему, что за ними рождаются рассветы…

Теперь дорога была разбита тягачами и походила на рану, пересекавшую могучую грудь Выдубецких холмов. На самом высоком — на Выдубе — стояла почерневшая деревянная буровая вышка, а вдали высилось еще несколько таких же. Год назад специальная бригада геологов брала здесь пробы грунта и в специальных ящиках отвозила в Киев. Геологи были вообще не очень разговорчивыми людьми и никому не рассказывали, что ищут. Начальник экспедиции, профессор Сергей Владимирович Фурман, приехал в Сосенку, навестил Гайворона.