На белом свете. Уран - [128]
— Если бы не так глубоко был вкопан в землю, то свободно мог бы взлететь, ей-богу! — божился Дынька.
Крылья были голубые, будто пропеллеры, и в эту минуту Платон поверил, что ветряк и в самом деле мог бы в одну из ночей взмыть в небо и поплыть над землей.
Часы показывали половину третьего. Гайворон подошел к машине. «Помыть бы ее надо, — мелькнуло в голове, — да все некогда. Несчастный ты мой газик, — как живого, похлопал по капоту, — сколько мы с тобой уже наездили по этой земле. В дождь, в метель, по бездорожью, по пахоте… Вдвоем».
В райкоме Мостового не было. Бессменный сторож Прокоп Минович Котушка ковылял навстречу Гайворону:
— Александр Иванович дома. Просил, чтоб вы зашли.
— Платон пришел! — Андрейка кинулся к Гайворону и в тот же миг высоко взлетел к потолку. — Летаю, мама, я летаю!
Галина поцеловала брата:
— Наконец-то! Месяц уже не видела. Через райком надо тебя вызывать или как? Почему ж Васька не взял? Пообедали хоть бы по-человечески.
— Да я ж думал, что вызывают на бюро. Где Александр?
— Пошел в парикмахерскую. Ну, рассказывай, — проводила брата в комнату.
— Сеем, скоро свеклу начнем копать, силос заготовляем…
— Силос, свекла… Будто только во всем этом твоя жизнь.
— А то нет?
— Привези мне силоса, Платон, — попросил Андрейка.
— Отойди, пусть дядя отдохнет. — Галя хотела взять сына, но тот крепко вцепился ручонками в свитер Платона.
— Хочу силоса!
— Привезу, Андрейка, — пообещал Платон.
— Наташа тебе пишет? — Галина внимательно посмотрела на брата. Худой, щеки запали, пробивается седина. Между бровями залегла крутая морщина, и от этого стал суровее взгляд карих глаз.
— Недавно получил письмо. — Платон вздохнул, вытянул сигарету, закурил.
— Как она?
— Давление девяносто на сто сорок… Пульс утром семьдесят, вечером — девяносто пять… Я, Галя, уже привык получать не письма, а бюллетени о здоровье.
— Боже мой, — печально промолвила Галя, — до каких пор это будет? Зачем вы мучаетесь?
— Человек должен за все расплачиваться.
— Но не за любовь! — возразила Галина.
— И за любовь… Ты не осуждай Наташу, она не виновата.
— А ты? Ты виноват? На таких, как ты, женщины должны молиться.
— Нашла святого, — криво усмехнулся Платон.
— А почему она не приезжает к тебе? Куда ж любовь девалась, Платон? — Галина нервно покусывала губы, будто хотела сдержать злые слова.
— Никто не знает, куда девается любовь. Видно, переходит в какие-то другие категории…
— А я слышал, как папа говорил маме ночью, что он ее любит! — проинформировал Андрейка и тут же получил от мамы шлепка.
— Что ты мелешь?
Андрейка заплакал и выбежал в другую комнату:
— А я слышал, слышал!
— В какую категорию перешла ваша любовь? — Галя пересилила неловкость, вызванную словами сына.
— Все, как и раньше…
— Что ж, так и будете жить? Ты ее любишь? Скажи правду.
— Сейчас я уже не могу разобраться в своих чувствах… Тяжко мне, Галя.
— Вижу. — Галя повернулась к окну, чтоб Платон не заметил ее слез. — Сашко идет. Сейчас я буду вас кормить. Ты не волнуйся, Платон, все уладится, вот увидишь!
Вошел Мостовой, подстриженный, чисто выбритый. В комнате запахло одеколоном.
— Слышал новость в парикмахерской, — сказал он еще с порога. — Стеша приехала. Говорят, такая красавица, что вся Сосенка ахнула!
— Подумаешь, новая кинозвезда! Брижит Бардо! Инга Томбрзинская! — Платон прижал ко дну пепельницы сигарету.
— Юпитер, ты сердишься?..
— Прошу тебя, хватит о Стеше.
— Платон, я понял, молчу. Галя, давай обедать!
Платон ругал себя, что не сдержался. Нужно забыть наконец о Стеше и думать о серьезных делах. Надо сегодня попросить Александра, чтоб помог приобрести трактор и комбайн, минеральных удобрений.
Платон открыл окно.
«Внимание! Внимание! Говорит Косополье. Передаем выпуск последних известий, — слышалось из репродуктора. — Как сообщил наш сосенский корреспондент Олег Дынька, в Приморске заканчиваются съемки кинофильма «Чародейка», в котором главную роль исполняет бывшая колхозница сосенской артели «Родное поле» Стеша Чугай…»
Платон заглянул в столовую, где Галина и Александр накрывали на стол.
— Что будем пить? Коньяк, горилку? — спросил у него Мостовой.
— Что хочешь.
Говорили о всяких мелочах, терпеливо выслушивали Андрейку. Галина включила магнитофон. Платон понял, что сестра и Саша разработали своеобразный сценарий этого обеда, стараясь успокоить Платона.
печально повествовал Дмитрий Гнатюк.
— Ты зачем меня вызвал? — не вытерпел Гайворон.
— На обед, — Мостовой налил рюмки.
— Александр, я твои обеды знаю! Еще надо мяса? До нового года не сдадим ни грамма. Мы полтора плана выполнили…
— Хоть бы за обедом не говорили об этих планах! — перебила брата Галина.
— А папа влепит дядьке Платону выговор, — заверил Андрейка.
Все засмеялись.
— Сегодня мне звонил Шаблей, — после паузы сказал Мостовой. — Совет Министров рассмотрел результаты экспедиции Фурмана и утвердил решение начать в Сосенке строительство уранового рудника. Поздравляю, Платон! «Двадцать первое столетие во всем величии стоит на пороге», — так определил Шаблей.
Гайворон отодвинул рюмку и какое-то время молчал. В его воображении встали Выдубецкие холмы, разрытые ковшами экскаваторов, бульдозерами.
Всё началось с того, что Марфе, жене заведующего факторией в Боганире, внезапно и нестерпимо захотелось огурца. Нельзя перечить беременной женщине, но достать огурец в Заполярье не так-то просто...
Два одиноких старика — профессор-историк и университетский сторож — пережили зиму 1941-го в обстреливаемой, прифронтовой Москве. Настала весна… чтобы жить дальше, им надо на 42-й километр Казанской железной дороги, на дачу — сажать картошку.
В деревушке близ пограничной станции старуха Юзефова приютила городскую молодую женщину, укрыла от немцев, выдала за свою сноху, ребенка — за внука. Но вот молодуха вернулась после двух недель в гестапо живая и неизувеченная, и у хозяйки возникло тяжелое подозрение…
В лесу встречаются два человека — местный лесник и скромно одетый охотник из города… Один из ранних рассказов Владимира Владко, опубликованный в 1929 году в харьковском журнале «Октябрьские всходы».
«Соленая Падь» — роман о том, как рождалась Советская власть в Сибири, об образовании партизанской республики в тылу Колчака в 1918–1919 гг. В этой эпопее раскрывается сущность народной власти. Высокая идея человечности, народного счастья, которое несет с собой революция, ярко выражена в столкновении партизанского главнокомандующего Мещерякова с Брусенковым. Мещеряков — это жажда жизни, правды на земле, жажда удачи. Брусенковщина — уродливое и трагическое явление, порождение векового зла. Оно основано на неверии в народные массы, на незнании их.«На Иртыше» — повесть, посвященная более поздним годам.
«В обед, с половины второго, у поселкового магазина собирается народ: старухи с кошелками, ребятишки с зажатыми в кулак деньгами, двое-трое помятых мужчин с неясными намерениями…».