На арене со львами - [63]
— Честный,— повторил он со стыдом.— Кэти… не надо…
Готово, он пропал, думал Морган, опьяненный возбуждением. Попался в западню.
— Нет, нет…— Что-то быстрое, мимолетное коснулось щеки Мэтта, исчезло.— Не буду больше. Я ведь о другом.
— А я об этом. Вот почему я должен уехать. Это — главная причина.
— Нет, нет, вы не можете уехать, если мое желание для вас хоть что-то значит. Я сказала, что вы нужны мне, но не для того, о чем вы думаете. Мне нужно, чтобы вы помогли Ханту добиться цели, раз уж она перед ним стоит. Чтобы вы сняли эту обязанность с меня.
— Но почему же? Разве вам…
— Потому что это не мое дело,— сказала Кэти.— Я ведь не просила его, дурня, становиться великим человеком.
Вот о чем вспоминал Морган, сидя в то утро в сенатском буфете с подлой статейкой Мертл Белл под мышкой и не особенно прислушиваясь к тому, что втолковывал ему Мэтт Грант о злодеяниях калифорнийских скотопромышленников, и флоридских садоводов, и фермеров Лонг-Айленда, и всех остальных, кто эксплуатирует сезонных рабочих. Всегда кто-нибудь кого-нибудь да эксплуатирует, думал Морган, так что пошли они все… Он сидел и старался решить, насколько тот жар, с каким Мэтт говорил о Ханте Андерсоне, шел от души, а насколько — от неосознанной потребности оправдать свое поведение.
— Это один из тех случаев, когда политика и бизнес так переплетаются, что невозможно разобрать, где начала, где концы.— Мэтт оглянулся и, наклонившись к Моргану, понизил голос.— Ханту даже удалось через бывшую секретаршу напасть на один след, который как будто может в конечном счете привести к Полю Хинмену.
Кажется, эти сезонные рабочие — вопрос, гораздо более интересный, чем Моргану только что представлялось.
— То есть Хант Андерсон вынюхивает следы вокруг Хинмена?
Мэтт словно спохватился, что разговаривает с газетчиком, и виновато потупился.
— Да это так, только предположение, ничего определенного, а Хант разберется, может, и вообще еще ничего нет.
Хинмен был тогда губернатором их штата, пост не из последних; более того, поскольку старик в Белом доме не мог сам себе наследовать и не делал серьезных попыток выбрать или выдвинуть подходящего преемника — пусть себе псы дерутся за кость, говорил он; не слишком изящно, зато метко,— Хинмен как губернатор штата становился вторым человеком в своей партии. он уже предпринял в этом направлении кое-какие подготовительные действия — за ним, например, послушным стадом шла университетская профессура, верный залог успеха,— и еженедельно с клюшкой для гольфа в руках выступал по телевидению в программах «Воскресные интервью», которые были тогда внове и пользовались успехом. Поэтому все говорили, что Поль Хинмен держится, будто он уже президент.
А это, как хорошо знал Морган, была уже половина победы, если люди так говорили. С Хинменом повторялась та же закономерность: победу обеспечивала не внешность, хотя внешность, безусловно, имела значение; и не дар слова, хотя референты и сочинители речей не могли заменить самого кандидата на простейшей пресс-конференции; и, конечно, не идеи, хотя политик, не сумевший сходу ответить на любой из треклятых вопросов,— конченый человек. Всего важней была особая повадка, которая внушала людям уверенность, что этот человек все может: может делать дело, и принимать решения, и показывать другим пример. Если у тебя нет такой повадки, нарочно ее на себя не напустишь, особенно с тех пор, как появилось беспощадное горящее око телекамеры. У Хипмепа такая повадка была, и люди — в том числе и Морган — считали, что он будет следующим президентом. В этом состояло его главное преимущество, и этим объяснялось, почему он шел впереди на всех первичных голосованиях еще за три года до президентских выборов. Три года, конечно, долгий срок, и репортеры робко намекали на то, что ведь мало ли как еще может дело обернуться, по почти никто ни в какие обороты не верил.
Вот почему у Моргана в то утро за чашкой кофе в сепатской столовой и воспоминания о давней вечерней поездке в автобусе Ханта, и даже интерес к пасквильному сочинительству Мертл про Кэти Андерсон, и любопытство к Мэтту — все как ножом отрезало при одном лишь упоминании о Хинмене. Уловив эту фамилию острым профессиональным слухом, Морган быстро соображал: даже Мэтт Грант, при всем своем прямодушии, не вчера родился на свет, правила игры ему знакомы, и у него есть свои интересы, как у Ханта — свои. Неужто же он случайно обмолвился о Хинмене в разговоре с репортером, пусть даже они и друзья? Не верилось. Или это нарочитая выдача секрета, чтобы Морган очертя голову опубликовал его и оказал Ханту политическую поддержку? Но Ханту ничего, кроме вреда, такая публикация не принесет, и Мэтт не может этого не знать. Новоизбранные сенаторы не должны бросать тень и возводить напраслину на кандидатов в президенты от своей партии. Да и Мэтт достаточно хорошо знает газету Моргана, чтобы понимать, что она никогда не напечатает такие, как он сам говорил, «неопределенные сведения», не подвергнув их тщательной проверке.
— Вот лиса,— улыбнулся Морган.— Вы же просто ловите меня, хотите заинтересовать своими сезонными рабочими.
В сборнике «Эшенден, или Британский агент» Сомерсет Моэм выступает в роли автора политических детективных историй, в основу которых лег личный опыт «тайной службы его величеству». Первая мировая война. На фронтах гибнут тысячи солдат. А далеко в тылу идет другая война – тайное, необъявленное противостояние европейских разведок. Здесь поджидает не меньшая опасность, а игра со смертью гораздо тоньше и изощреннее. Ведь основное оружие секретного агента – его ум и скорость реакции… Этюды «На китайской ширме» – пестрый калейдоскоп увлекательных историй о жизни на Востоке.
Главный герой, майор спецназа ГРУ, становится двойником президента. Память ему постоянно «стирают», но периодически он вспоминает – кто он и зачем живёт на белом свете.
В основе исторического детектива – реальные события, произошедшие в Инсбруке в ноябре 1904 года. Всего один день и одна жертва! Но случившееся там получило широкий резонанс. Мы вглядываемся в эту трагедию из дня нынешнего и понимаем, что мир тогда вступал в совершенно иную эпоху – в драматичный и жертвенный XX век, в войнах которого погибли миллионы. Инсбрукские события, по мнению автора, стали «симптомом всего, что произошло позднее и продолжает происходить до сих пор». Вот почему «Чёрная пятница Инсбрука», столь детально описанная, вызывает у читателя неподдельный интерес и размышления о судьбах мира.
Понятие революция в сознании большинства людей является синонимом кровавого противостояния с братоубийством, разрухой, грабежами. Но в последний период все чаще в мире происходят так называемые мирные, цветные революции под красивыми и звучными названиями. Все подобные революции очень точно спланированы, хотя и считаются стихийными акциями. Организаторы протестных движений серьезно относятся к внешнему оформлению, точно ориентируясь на психологию среднего гражданина — ничего пугающего, никакой крови, никаких ужасов — цветы, шары, ленточки, флажки с символикой протеста.
Роман-антиутопия «У подножия Рая» описывает события, которые могут произойти с нами в ближайшем будущем. В центре сюжета — судьба простого человека, в результате авиакатастрофы попавшего в необычное место, где происходят загадочные явления, раскрывающие многие тайны современной мировой закулисной политики.Написанный в жанре увлекательного политического детектива, роман «У подножия Рая» затрагивает наиболее актуальные вопросы современности: существует ли всемирный заговор? Кто во главе его? Можно ли противостоять мировому злу? Героями романа являются сенаторы и банкиры, премьер-министры и обычные люди, а также такие известные персонажи, как Бен Ладен, Каддафи и другие.
В среде кремлевских чиновников произошел раскол: одни выступают за классические методы управления государством, другие – за инновационные, в том числе не совсем законные. Представители двух противоборствующих лагерей, прямо скажем, не жаловали друг друга, но до открытой конфронтации дело не доходило. До недавнего времени… Но вот сторонники инноваций решили пополнить бюджет, создав государственную финансовую пирамиду. Проект отдает явной уголовщиной и способен очернить действующую власть. Консерваторы не намерены этого допустить.