На Алжир никто не летит - [6]

Все собрались вокруг, должно быть, главного здесь; я кое-как пробился к нему поближе, чтобы хоть издалека его увидеть. Получилось даже ближе, чем издалека. Главный стоял на каком-то искусственно возведенном возвышении. На нем был абсолютно такой же кафтан, как и на остальных. Он был востронос, востроглаз; бегло, быстро ощупывал-оценивал всех взглядом. Он нес какую-то обычную военно-патриотическую пургу с поправкой на время; я ее не слушал, очень может быть, и многие другие витали где-то мыслью — возможно даже, что и старшой себя не слушал, но что для него было точно важно — хотя бы мельком оценить тех, кого ему тут понагнали. Он производил впечатление опытного человека, скорее всего, он давно уже здесь.

Наконец все стали расходиться. Я тоже постарался отдалиться от самой густой толпы и оказался на ее периферии; что-то подсказывало мне, что совсем оторваться от толпы сулило риск ничуть не меньший, чем оказаться в ее гуще.

Дни проходили все так же. Я даже стал помаленьку привыкать. Что меня удивляло, так это то, что нам не давали работы, вообще никакого задания. Я уже начал скучать, чего не скажешь о толпе стрельцов — она была постоянно возбуждена, постоянно была какой-то полупраздничной. Но праздником совершенно от нее не веяло, скорее это не совсем понятное мне возбуждение было предвкушением драки. Такое чувство, что все знали, когда будет эта драка, — все, кроме меня.

Стрельцы показались мне людьми неинтеллигентными и склонными к насилию. Они постоянно подтрунивали и подшучивали друг над другом, причем подшучивание вело к вовсе уж нешуточным дракам, на которые все жадно взирали, собравшись в круг. Летальных исходов не было благодаря вмешательству зрителей. Говорили, таков приказ командира Володи — без летала.

Так мы ходили-похаживали по нашему утоптанному участку, иногда зажигая новые костры поверх сгоревших. Мне некуда было приткнуться, а толпе было явно не скучно.

Однако оказалось, что кому-то было дело и до меня: один стрелец, наливая воду из ведра (не знаю, откуда взялась тут вода и зачем), якобы нечаянно прилично окатил мне ногу. Он улыбнулся мне дружеской улыбкой, готовый развернуться и уйти, и я, понимая, что сейчас нужно действовать на инстинктах, саданул, как только мог, тому по скуле. Мгновенное удивление сменилось бешенством, я даже увидел, как побелело его красное лицо; аккуратно поставив ведро, этот бык бросился на меня, но вот незадача: он поскользнулся, и ему нужна была пара секунд, чтобы восстановить равновесие, но вот новая незадача: эти секунды были ему нужны, но у него их не было. Как раз время для меня добавить еще раз правой, уже по зубам; он грохнулся на спину из своего неустойчивого положения. Я начал было лихорадочно решать, что с ним делать — ведь он же поднимется! — коленом на горло? или попросту сунуть его башкой в костер, правда, это может оказаться перебором, как бы меня самого потом…

— Эй, воинственный! Чё сиськи мнешь — давай его мордой в костер, он же тебя больше в два раза!

Это был Володя. Оказывается, он уже некоторое время наблюдал за этим маленьким инцидентом вместе со своей немногочисленной свитой.

Я заметался, не зная, что мне делать, — в Володиных словах слышалось что-то шутейное, а значит, как бы и не приказ.

— Ладно, отставить. Ты его еще в ведре свари. Штаны тебе сейчас выдадут.

Второй участник действа уже встал и отряхивался, он зло на меня поглядывал, сразу же отводя взгляд, однако и не думал нападать на меня. Ведро стояло тут же, из него поднимался страшный пар, от вида которого пронизывало до костей, — и я где-то в глубине подумал, что теперь, видно, будет нескончаемая зима.

Это была наша первая встреча с Володей.

Штаны мне тут же выдали, я подсмотрел на изнанке вышитое «52 677».

Эту историю, разумеется, узнали все, а главное, узнали, что Володя удостоил меня ласковым словом. Что они могли подумать? Тип какой-то мутный, может, и с Володей его что-то связывает — ну его на фиг, короче. И меня оставили в покое.

Свобода! Точнее, зависимость от народа сменилась зависимостью от царя. По первости куда как лучше! Володя ровно ничего от меня не требовал.

Однако вскоре произошло такое, что все предыдущее иначе как детским лепетом не назовешь.

Махался лично Володя. Изумителен был сам факт, что нашелся кто-то, с кем он снизошел до персональной драки, вместо того чтобы кивнуть нескольким стрельцам.

Многого не знал я здесь…

В почтительном отдалении стояли стрельцы, по-моему, все, какие здесь были. Никто не то что не орал, но даже и не разговаривал, скорее всего, никто и не шептался.

Лица Володиного соперника я не видел, только мотающийся серый патлатый затылок.

Внезапно драка прервалась. Володя склонился над поверженным противником, вглядываясь в него, чуть погодя подошли другие люди и тоже стали вглядываться. Они хмурились, и сам Володя был хмур. Володя и еще кое-кто перебросились краткими репликами и разошлись.

Володин соперник был убит ледышкой в глаз. Оказывается, что это темная смерть, убитый становится вроде как проклят, и его посмертное существование будет омрачено. Я еще некоторое время слышал шушуканье: «Судьба, судьба, судьба, значит, такая».