Мю Цефея. Дикий домашний зверь - [2]

— Что везете? — спросили на заставе.

— Ну ты же знаешь, что везем, — угрюмо ответил водитель в распахнутую дверь.

— Позаботьтесь отвечать как положено, — не менее угрюмо ответил засечник в динамическом панцире с циклоцепом наперевес. — Выходи.

— Чего вдруг?

— Указание на вас пришло, из города. Потому и выходи. И не доводи меня — а то доведешь.

— Зря ты это, старшой. Мы ж друг друга не первый день знаем. И не первую ночь.

— Ты мне порассказывай еще, что тут зря. Вылез, я сказал.

Мазай слышал их негромкий разговор и еще ощущал насыщенный холодный запах степи с окраины, пыли с брошенных из-за засухи сельских полей, уже перебиваемый городским горячим запахом нагретых моторов и искрящих проводов. Внутри разрасталось холодное молчание. Не доехали. Все. Конец.

То, что ему самому конец, — ладно. А вот его сын вовсе не родится…

Еще один ополченец отодвинул боковую дверь фургона, осветил внутренность дымным светом ручного газового фонаря, ослепил Мазая, обвел пыльным лучом хребтину Красотки, ее медленно вздымающиеся в темноте бока.

— Охренеть, — произнес светивший. — Старшой! У них тут и впрямь ящер!

Старшой отошел от водителя, заглянул внутрь, заметил и Мазая, поманил пальцами:

— А ты выходи давай.

Мазай оставил Красотку и медленно выбрался из фургона. Старшой показал ему, где встать: рядом со сгорбившимся водителем у шлакоблочной стены заставы.

— М-да, — буркнул старшой, обводя спящую Красотку лучом света из коптящего фонаря. — Кто погонщик? Ты?

— Я, — не стал отпираться Мазай.

— Совсем вы, степные, охренели… Вы бы еще бармаглота так повезли.

Мазай безучастно пожал плечами, мол, мне поручили — я везу, могу и бармаглота, буде понадобится такой кому в трижды возведенном граде Ушмале.

— Старшой, — угрюмо позвал водитель. — Чего ты нас остановил-то?

— Приедут скоро за вами, — ответил старшой. — В смысле вы-то на хрен никому не нужны, а это чудо в клетку заберут.

— Кто заберет-то?

— Кому положено… Кто-то от Бессмертных. Запрещено же ввозить ящериц в город во время Тризны.

— Так всегда ж возили и ничо!

— Ты поболтай мне тут еще. Жди. И не дергайся.

— Старшой, — позвал Мазай.

Старшой приблизился, направил луч фонаря в лицо, осветил костяные височные подвески с лицами предков, жесткие, выгоревшие волосы степняка, небритый подбородок.

— Чего тебе, рыжеглазый?

— Позвонить от вас можно?

— Начальству моему нажаловаться хочешь? — недовольно спросил старшой.

— У меня жена на сохранении в родильном, в городе, — объяснил Мазай. — Скажу, почто не приеду сегодня…

— А-а-а, — протянул старшой непонятным тоном. — Претендент. Ну иди. Иди, позвони. Рядовой, проводи его. Посмотришь, кому он там на самом деле звонить будет…

Телепровод был новый, меднотрубный. Мазай попросил соединить с храмом домашнего очага, дождался ответа брата-оператора, дождался, пока трубку передадут Лаське, потом рассказывал, что по работе задержится, может, до завтра, может, чуть дольше, да все в порядке, так, застряли в пути. Рядовой при этом хмыкнул и ушел обратно по коридору мимо пустого зарешеченного загончика для задержанных, в застекленный зал у входа. Мазай проводил его взглядом, слушая мягкий голос Ласьки, и, конечно, не стал говорить ей ничего о том, что провалил задание, что не будет серебряных слитков в форме бычьей головы на чаше медицинских весов. Ничто не остановит чашу с их сыном от звонкого удара об медный стол. И значит, не будет в городе нового человека — будет еще одно жертвоприношение первенца на алтаре домашнего очага города Ушмаля. Он, конечно, ничего не стал говорить. У него есть еще время до родов. Но совсем мало. Со дня на день.

Со дня на день.

Мазай слушал голос Ласьки и ни о чем не думал. Было видно, что к заставе подъехал еще квадратный грузовик, встал за их фурой. Даже не грузовик — а целый броневик вроде тех, что патрулируют Дельту. Из грузовика на дорогу выбрался служилый, одетый с ног до головы в анатомические доспехи. Подошел к старшому, перекинулся с ним парой слов, покачал головой в шлеме, отошел — пар дыхания вырывался из-под дырчатого забрала. Потом вдруг развернулся, одним движением выдернул из длинной кобуры на бедре тяжелый жаломет и снес старшому голову одним выстрелом. Снес голову начисто — вместе со шлемом.

— Пока, родная. Меня зовут, — успел сказать Мазай, прежде чем очередь из бортового дискобола броневика разнесла вдребезги окно заставы и изрыла стену у него над головой.

— Я тебя жду, рыжий… — услышал пригнувшийся Мазай, прежде чем повесил трубку.

Стальные, сдавленные в диски спирали свистели, разрывая воздух, с хрустом рикошетя от кирпичных стен и рассыпаясь в брызгах осколков. Снаружи ругался водитель, хрипел рядовой, разорванный ударом изнутри развернувшейся в пробитой грудной клетке спирали, поднялась выбитая из стен пыль, Мазай щурился, стараясь что-то разглядеть, и уже собрался сделать рывок к циклоцепу, что валялся рядом с затихающим рядовым, как обстрел прекратился.

Стало очень тихо — только что-то осыпалось снаружи и свистел пар, выходя из пробитой системы покосившейся под обстрелом фуры.

Уцелевшая под потолком газовая лампа перестала болтаться, и замерли метавшиеся из угла в угол тени.