Мышкины слёзки - [4]

Крысёнок фыркает, но не спорит.

Время приближается к полуночи; улица совершенно пустынна — и не дай свет Матейи кого-нибудь встретить в эту пору. От мокрого снега всё бело, всё в летящих тенях: кажется, что бурое небо падает на фонари.

Переход слабо освещён, над ним мерцает эмблема подземки — днём через боковой проход можно выйти к поездам. Выложенный плиткой тоннель просматривается почти насквозь — но безопасность обманчива. Рука сама тянется к кобуре, но кобура пуста; я вытаскиваю из кармана маркер и рисую на тёмной плитке знаки предвидения и контроля. Замечаю, что полустёртых значков у входа многовато — часть из них густо зачёркнута белым офисным корректором, как забавно…

— Пойдёмте, — говорит крысёнок. — Сейчас спустимся, и я попробую.

Я дорисовываю «глаз Эны» — и вдруг всем телом чувствую чьё-то тихое, но явное присутствие. Дурное присутствие. Знак сработал.

— Дёрнуло меня отдать тебе оружие, — бормочу я сквозь зубы.

— Безопасно, — говорит крысёныш. — Вам тут безопасно, поверьте.

Озарению, приходящему от каббалы, я верю больше, чем помоечной твари. Но я уже назвался груздем — надо лезть в этот кузов, ничего не поделаешь.

Медленно спускаюсь, сжимая маркер в кулаке, как нож. Чувствуя себя идиотом. Крысёныш семенит рядом, цокая протезом о ступеньки. Ведёт ладошкой по стене, то шлёпает по ней, то стучит согнутыми костяшками пальцев. Бормочет: «Нет, нет, дальше, дальше», — куда дальше, сила Матейи?!

И тут вкрадчивая жуть проходит волной, с головы до ног, поднимая дыбом волоски на руках. Медленные щупальца густого мрака тянутся из-под ближайшей стены — нас выследил охотник — я думаю о золотых пулях — я понимаю, что бежать бесполезно, а каббала не поможет — темнота стонет и хихикает — и тут я слышу пронзительный, скрипучий визг крысёнка.

Прежде, чем успеваю что-то понять, он прыгает вперёд — не удерживается на двух ногах, падает на четвереньки — погружается в живую тень мордой! И вдруг темнота вопит! Орёт! Так, что её дикий вопль отдаётся в моих костях!

Я, прижавшись к стене, вижу, как крысёнок рвёт, дерёт тьму на лоскутки, будто расползающуюся ткань. Щупальца втягиваются назад в небытие так поспешно, что я едва успеваю это отследить. Парализующий ужас исчезает, как только уходит охотник.

Крысёнок встаёт с заметным трудом.

— Я колено ушиб, — жалуется он.

Я медленно выдыхаю.

— Ничего, — говорю я. — Выйдем отсюда — я угощу тебя пивом. Не из этого поганого ларька, а зайдём в бар, где торгуют пивом в разлив. Выберешь сорт, какой больше понравится.

Крысёнок улыбается — и я с удивлением отмечаю, что улыбка у него забавная, в сущности. Мультяшная.

— Пойдёмте дальше, — говорит он. — Они больше не сунутся. Странно, что попытались, обычно чуют и не дёргаются.

— Как ты это делаешь? — спрашиваю я в лёгком офигении.

— Их можно есть, — говорит крысёнок и скрипуче хихикает.

Меня слегка передёргивает. Меня тоже можно есть. Крысы едят практически всё.

Вход в подземку заперт ажурной решёткой. Стилизованные металлические паучки врисованы в звёзды Матейи: по идее, решётка должна защищать подземку не только от непрояснённых хулиганов, которым могло бы придти в голову бродить по ночам, но и от сил Глубокой Тьмы. Крысёнок протягивает руку сквозь решётку, говорит с досадой:

— Метрах в десяти с той стороны я бы открыл. Надо туда.

Я усмехаюсь:

— Как?

И впервые в жизни вижу воочию этот крысиный фокус: он протискивается между решёткой и стеной. Проходит в щель, куда с трудом пролезла бы моя рука.

Я вижу, как резиново сплющивается его морда — как он протаскивает себя, будто неплотно надутый воздушный шарик — только звякает об решётку протез. В этом есть что-то омерзительное и восхитительное разом.

— Эй, — говорю я. — Ты не учёл: я за тобой не пройду.

— Просто подождите, — крысёнок мотает головой, обтирает ладошками тёмную плитку на стене — и вдруг входит в неё. Как в водяную завесу — рраз! — и не видно.

Я остаюсь один — и у меня ощущение потери последнего оружия. Тру лоб — оказывается, он вспотел. И тут прямо рядом со мной в стене разверзается провал.

Я отшатываюсь от неожиданности. Крысёнок стоит на осыпающемся песке: ход ведёт круто вниз.

— Здесь безопасно, — говорит крысёнок. — Это и есть наша нора. Мы просто уйдём под Город — и всё. Вы увидите… кого хотели.

Я вдыхаю. Шагаю вперёд.

Мне в спину бьёт короткий порыв ветра — стена за моей спиной вновь стала реальной. Зато я — вне привычной реальности.

В крысиной норе.

Интересно: первый из людей?

Должно быть темно — ведь фонари остались в подземном переходе по ту сторону бытия. Но я отчётливо различаю стены, как в пещере из песчаника, с фигурными натёками, неровный пол в каких-то дюнах, будто песчаный пляж, и крысёнка в паре шагов впереди.

Крысёнок стаскивает капюшон. Надо думать, хочет лучше слышать — пошевеливает ушами. И мне мерещится странный звук на пределе слуха — то ли шелест, то ли падение капель где-то много ниже, то ли далёкий неразборчивый шёпот.

Пространство вокруг полно неживым, плывучим зеленоватым светом из ниоткуда, будто я смотрю сквозь прибор ночного видения.

— Эй, — окликаю я. — Я тебя вижу…

— Вы привыкнете, — отзывается крысёнок. — Тут всё немного другое — и зрение, и слух, и осязание. Вы не волнуйтесь: выйдете из норы — и всё станет как прежде.