Мышь под судом - [5]
При этих словах усы, что всегда у Мыши топорщились, сразу обвисли, круглые черные глаза чуть из орбит не выскочили. Крепко обозлилась она, да пришлось молча обиду проглотить. Затаила она злобу про себя и снова на выдумки пустилась.
— Виновники преступления, — говорит, — Седая Лиса и Пятнистая Рысь.
Призывает Дух-хранитель обвиняемых и спрашивает:
— Вы подговорили Мышь украсть зерно из Королевской кладовой?
Усмехнулась Лиса хитро и почтительно отвечает:
— Ваша милость! Живем мы, Лисы, в укромных норах — охотников остерегаемся. И если случается нам иной раз обернуться Человеком[12], то вовсе не из природного коварства, а чтобы спасти свою шкуру. Мы всегда настороже: Лиса на хрупкий лед не ступит — боится, как бы он под нею не проломился; не станет и пищу искать в опасных местах. Мышь несет околесицу: все, что она сказала, — лживая выдумка, не успевшая даже пылью покрыться. Но я уверена: ваша милость сумеет отличить черное от белого!
Потом вкрадчиво заговорила Рысь:
— Осмелюсь напомнить, мне сроду принуждение незнакомо: обитаем мы, Рыси, в горных чащах и безраздельно там владычествуем. А куроедами называют нас понапрасну. Дорожа своей честью, мы с подлой лисьей сворой якшаться не любим, хоть и частенько приходится нам скрести себе живот от голода. В лесных дебрях пожираем мы хищных зверей или ловим птиц, запутавшихся в густых камышах, хотя и не вредят они Человеку. С Мышами мы никак не схожи, так что нас и сравнивать нечего.
Допросил Дух Лису и Рысь, повелел отвести их в темницу, а сам и говорит Мыши: — Лиса и Рысь известны своею хитростью и вероломством, но все же склонен я поверить, что в преступлении они не замешаны. Кто же подбил тебя на воровство? Отвечай!
На этот раз назвала Мышь Ежа, что прячется в борозде, и Выдру, живущую под утесом.
Свернулся Еж шариком, подобно колючему каштану, и сказал:
— Всем известно, ваша милость: тело у меня длиной не более одного ча, колючки — словно тонкие иглы. Любя свободу, поселился я под деревом, на горном склоне, охотник вкусно поесть — забираюсь на грядки, где растут огурцы. Грозит опасность — свертываюсь я в клубок, опасность минет — распрямляюсь; захочу — делаюсь больше, захочу — меньше. И хотя лицом я неказист, уста мои почтительны и правдивы.
Поглаживая густую шерсть, вперед выступила Выдра:
— Позвольте и мне сказать. Выросла я в воде и теперь живу под прибрежными утесами. Выше не поднимаюсь — боюсь попасть собакам в зубы. Когда выпадает снег — остерегаюсь охотничьих соколов: мех у меня красивый, приходится непрестанно за свою шкуру дрожать. Что же до старой Мыши, могу сказать лишь одно: клевещет она — ни в чем я не повинна. Но лучше замолчу, а то вы и впрямь подумаете, будто я оправдываюсь.
Записал Дух-хранитель показания Ежа и Выдры, отправил их в темницу, а потом и говорит Мыши:
— Непричастны Еж и Выдра к твоему преступлению. Подстрекал тебя к грабежу кто-то другой. Признавайся же лучше кто?!
Подумала Мышь и назвала своими соучастниками Сайгу и Зайца. Призывает их Дух и учиняет допрос.
Горделиво вскинула Сайга ветвистые рога:
— Толкуют, ваша милость, будто ноги у меня до неприличия длинны. Но я своим широким шагом горжусь: он величав, как поступь героев! Мясо мое для Человека — лакомая добыча, вот и приходится быть всегда настороже, иначе, того и гляди, попадешь в коварную западню. Люблю я бродить в Зеленых лесных чащах на горных склонах, сладко спать на ложе из сахарного тростника, питаться его нежными побегами. Мышь возвела на меня поклеп, и я возмущена до глубины души. Почтительнейше прошу вашу милость по справедливости рассудить нас.
Потом обратился к судье перепуганный Заяц-хвастун:
— Осмелюсь напомнить, ваша милость, родина моя в горах Чжуншань, дом — в Дунго. Когда гляжу я на коричное дерево у Лунного Дворца, в памяти моей оживает история с лекарством бессмертия[13]; когда думаю о Гаунчэнском уделе[14], тоскую по величию минувших дней. Ума мне не занимать стать, — недаром у меня три норы[15], а жизни мне отмерено до тысячи лет. Разве мог я, благородное создание, вступить в сговор с этой грязной тварью? Да чтоб доказать свою невиновность, я готов вывернуться наизнанку!
Выслушал Дух эти речи и приказал отвести Сайгу и Зайца в темницу. Стал он бранить преступницу, требуя выдачи подстрекателей. На этот раз назвала Мышь Оленя и Кабана.
Обвиняемых посадили на скамью подсудимых; и вот один за другим берут они слово для защиты.
— Я — священное животное, — говорит Олень, — друг Святых Мужей[16]. В древние времена резвился я на свободе в заповедниках чжоуского правителя[17], и поэты слагали в мою честь оды и баллады. Помню: лежал я под банановыми листьями, а дровосек гадал, сон это или явь[18]. Всегда опасался я Людей, вооруженных луками и стрелами, остерегался ловушек и никогда не нарушал законов леса, хотя рога мои достаточно длинны, чтобы я мог защитить свою жизнь. Разве способен я вступить в сговор с хищницей, которая весь век пожирает чужое добро?
— Все считают меня самым упрямым и несговорчивым животным, — проворчал Кабан. — Жру я что попало, а потому брюхо у меня тугое, как барабан. Проберусь в любые дебри, — нет такого удальца, что смог бы преградить мне путь. Рыскаю по горам — на равнину не ступаю. Неуч я — спору нет, однако не вероломен, — это наглая ложь. Я скорее дам себе башку проломить, чем пойду на преступление.
