Мяч, оставшийся в небе - [141]

        На вышвырнутые пожитки…

        Помилуйте!

        Это ЖИТЬЯ не видали.

        А ЖИЗНЬ мы видали. В избытке!

И прописи школьные в глаз мне не суйте,

Её восхваляя суровость.

Ступайте к другим и другим указуйте.

А нам — и диктанты не в новость.

1997

Честертон

Просили его унывать,

Молили его унывать,

Но он стоял на своём

И не хотел унывать.

        Золя ему в ухо жужжал,

        Что мир отменно блудлив;

        Толстой резину тянул

        Почти на тот же мотив:

Что мир, конечно, хорош,

Но счастью в нём — не бывать…

А он — стоял на своём

И не хотел унывать!

        Просили его унывать,

        Молили его унывать.

        «Отстаньте!» — он им отвечал

        И не желал унывать.

Просил его царь Соломон,

Молил его скальд Оссиан,

Просили — валялись в ногах! —

И Фрейд, и весь его клан.

        А там уж и Старость: «Пора

        Позиции, — шепчет, — сдавать!»

        Но он

        Настоял на своём

        И не захотел

        Унывать.

4, 6 ноября 1997

Жёлудь

Близ дубов я подбираю жёлудь

И в карман кладу, как лазурит,

Потому что жёлудя тяжёлость

Мне о ценном, цельном говорит.

        Оттого ли, что, лошадно-гладок,

        Ливнями налит, бочарно-бур,

        Этот тип с оттенком старых кадок

        Кажется тяжёлым чересчур?

Он карман мне тянет; он в подкладку

Укатиться может (ватник рван),

И приходится мне для порядку

Снова лезть за жёлудем в карман.

        Помню жест мой в том краю далёком;

        Жест, который мог бы ненароком

        На безлюдье важности нагнать!

        Так часы (с цепочкой и с брелоком)

        Из жилетки

                         под любым предлогом

        Извлекает завтрашний магнат…

Жёлуди мои в лесу зелёном!

Все вы (я ищу вас до сих пор!)

Были с репетицией, со звоном;

Все — как серебро и мельхиор!

        Где ты, чаща с полукруглым входом?

        Где поэт, привыкший год за годом

        О серьёзном будущем радеть?

        И на каждый жёлудь —

                                          Гесиодом[70]

        Техники, — как на часы с заводом,

        Как на вещь прекрасную глядеть?

Принято на свете между всеми

На часы глядеть — «Который час?»

Жёлудь, жёлудь!

                         Покажи мне время,

Навсегда ушедшее от нас.

1 декабря 1997

Святочная фантазия

Пумперникель с Никербокером

Засиделися за покером.

Из окна у них видна была

Крыша противоположная:

Тополь, облетевший наголо,

Нёс ей снежное пирожное.

Пумперникель с Никербокером

Ели каперсы с картофелем.

В это время хлопья выткали

Крышу с дымовыми трубами,

Облицованными плитками,

Точно пряниками грубыми.

Пумперникель с Никербокером

Подрались, как шкипер с докером.

А в окне у них видна была

Та же крыша (в третьем действии),

Переписанная набело

Первой вьюгой Равноденствия.

Никербокер с Пумперникелем,

Баламуты превеликие,

Успокоились и начали

Мыть посуду после ужина.

(А за стёклами маячила

Кровля с лесенкой завьюженной.)

Пумперникель с Никербокером,

Добряки голубоокие,

Чай допили — к синим сумеркам

Под рождественскою ёлкою.

…В окна другу машет с улицы

Никербокер треуголкою.

Никербокер с Пумперникелем

Были выполнены грифелем.

Крыша — чуть была завьюжена:

На ней лесенка студёная

Серебрилась, как жемчужина,

В виде лесенки рождённая.

Пумперникель с Никербокером

Завтра встретятся за покером…

28 декабря 1997

Губернаторство Санчо на острове

Эта притча о том, как Простак не побрезговал жутью

Ненормальности друга. О том, как лукава Мечта…

Эта притча о том, как простилися у перепутья

Полоумие и Простота.

Эта притча о том, как Простак изловился «на мушку»,

Как его наградили смешным деревянным конём

И столкнули — в доспехах картонных — на остров-игрушку.

(И как БЕДНЫЙ ПРОСТАК ЗАМЕЧАТЕЛЬНО ПРАВИЛ НА НЁМ!)

Эта притча о том, как доверчив мужик и незлобен,

И о том, как другие над ним потешаются всласть.

И о том, что никто мужику уступить — не способен

Настоящую власть.

Эта притча о том, что — чем злее ылита и прытче,

Тем труднее поверить в ылитников «герцогский» род.

Эта притча о том, что… сия невесёлая притча

До глухих — не дойдёт.

Март, октябрь 1997

Родина

Лёд на берёзе подтаял чуток, —

Мшистая тень подо льдом.

Смотрится в пасмурный снежный поток

Наш покосившийся дом.

        О золотые родные места!

        В том подмосковном лесу

        Не в переводе, а прямо с листа

        Я прочитала весну…

Сослана к соснам веленьем судьбы,

К листьям берёз молодым,

Я полюбила большие дубы,

Ветер, фиалки и дым…

        В сумерках серых опилки красны.

        Быстро просохшие вдруг,

        Щепочки светятся… Ветер весны

        Рвёт медуницу из рук…

Вечер. Черёмухи выход немой.

В воздухе — с гулом — жуки.

Белые платья… Внакид — пиджаки.

Смех под гармонь…

А зимой —

        Снег, перевитый на вьюжной юле,

        Кровь леденящий мороз,

        Толпы молящихся в солнечной мгле,

        Бьющих поклоны, берёз;

Их ностальгически-нежный хрусталь,

Как бы нездешний уже! —

Коего, — словно отъехавшей, — жаль

Даже оседлой душе…

        Дней протекал несжимаемый круг.

        К нам не цеплялись никак

        От новолуний — опущенность рук,

        От полнолуний — тоска.

Разве бывали «магнитные дни»?

Что мне могло помешать

Складывать песни? Садиться на пни?

Воздухом вольным дышать?

        Кольцами в омут закат уходил,

        Месяцем падал на дно…