Мы живем рядом - [15]

— Вот и все, — сказал Ястребов, — больше вопросов нет.

— Нет, далеко не все! — живо откликнулся Карский. — Витя, будь добр, возьми оттуда, из второго ящика, крайнюю. Спасибо. Вы правильно догадались: это то, что осталось от Термеза, роскошного и знаменитого... Но не все.

— Кто же его так отделал? — спросил Ястребов. — Кто эти благодетели человечества?

— Это постарались скифы и парфяне, и если называть скифов нашими предками, как восклицал Александр Блок: «Да, скифы мы, да, азиаты мы», — то получается, это вроде как бы работа наших далеких предков. Поработали они, как видите, серьезно. Ничего не осталось... Я вам никакой лекции не читаю, я просто показываю.

— Почему же вы говорите, что еще не все?..

— Минутку терпения, я не готовился, и у меня разбросаны пластинки, идут не в том порядке... Сейчас...

Мы перестали пить и есть и с детским любопытством смотрели на экран. То, что мы увидели при новой перемене на экране, было настолько удивительно, что Ястребов воскликнул с какой-то детской запальчивостью:

— Товарищ академик! Уж показывайте что-нибудь одно, а то вы в другую страну заехали...

— Смотрите, смотрите, замечания потом, я вас не обманываю, и я не ошибся. Это Термез, вставший из развалин, но он уже называется Та-ми, по-китайски.

Город, который появился на экране, имел явно китайский вид. Пагоды с загнутыми концами крыш, большие статуи Будды, монахи на улицах в ярко-оранжевых одеждах, китайские купцы и воины, здания, раскрашенные красными и синими красками.

— Но это же Пекин, — продолжал упорствовавший Ястребов. — Откуда тут взяться китайцам?

— Они пришли в начале второго века до рождества Христова, завоевали Термез и превратили всю страну в буддийскую область. Восстановили город и стали жить и поживать. Средоточие торговых путей, Аму-Дарья. А вы говорите — все. Да это только начало...

— Черт знает что, — сказал в сердцах возмущенный полковник, — вот так перемены! А почему теперь здесь нет ни одного буддиста?!

— Почему? А вот почему! Витя, дорогой, давай следующую. Прошло ни мало ни много — пятьсот лет. Вот вам Термез!

Надо сказать, я смотрел на экран с настоящим волнением, и полковник тоже не оставался равнодушным. Не потому, что так убедительны были картинки. Они были даже драматичны в своей наивной грубости и отчетливости, но не это было главное: за ними вставало такое, что дополнялось нашим воображением и во что нельзя была не верить.

Другой Термез появился перед нами. Ничего китайского в городе больше не было. Ни одной загнутой крыши, ни одной статуи Будды. Множество церквей стояло в городе, который своим обликом чем-то стал напоминать Византию. Крестный ход или какое-то церковное шествие, сопровождаемое множеством народа, направлялось к реке. Большие базары, дома совершенно иной, чем раньше, постройки.

— Это Термез, где христианство победило и изгнало буддизм. Как видите, без остатка. Несториане, пришедшие с Запада, и местные христиане восстановили разрушенный Термез и лишили его всякого китайского влияния.

— Будет ли конец этим чудесам? — спросил Ястребов. — С ума сойти, что вы показываете...

— Подождите еще немного. Снова прошли века. Теперь смотрите, каков Термез.

Плавучий мост, переброшенный на остров посередине реки и продолженный от острова до другого берега, являлся надежным путем в город, который еще никогда не был таким шумным и оживленным. Но все, кто проходил по его улицам и толпился на его площадях, уже носили тюрбаны. Минареты белели над пышными садами. Кругом виднелись купола зданий. Вереницы верблюдов и лошадей шли за проводниками в строгом порядке. Пестрая толпа переполняла город, остров, другой берег, двигалась по мосту.

— Это арабский, мусульманский Термез. Как видите, христианский Термез исчез, как и буддийский, исчез, как сон.

— Что же дальше? — спросил Ястребов.

— Машина времени работает безостановочно. Вот что будет дальше. Давай, Виктор...

И вслед за сухим стуком пластинки мы увидели картину, которая нам показалась знакомой.

— Тут снова путаница, — сказал я, — по-моему, мы это уже видели...

— Этого вы не видели. Вглядитесь хорошенько!

Исчезло все. Не было ни плавучего моста на реке, ни базаров, ни минаретов, ни города. Термез, как говорится, исчез с лица земли. Труха и пепел, груды руин, поросших жесткой травой. Нищие бродяги на первом плане сидят у костра, как первые кочевники на земле.

— Ну вас к черту! — сказал Ястребов и зазвенел посудой. — Я не могу больше. Я должен сейчас же выпить, или мне будет нехорошо. Это не жизнь человечества, это издевательство над человеком. Какое имя этому?

— Имя этому Чингис-хан! — ответил Карский. — Он прикончил Термез, он так и полагал, что город исчез навсегда. Он перебил всех, кого мог; всех мастеров, всех женщин увел в рабство. В развалинах стали жить шакалы и бродяги. Сотни лет в унынии и унижении лежали развалины. И вот пришел век, когда город стали звать Великим Термезом. Вот город, который именовали соперником Багдада...

Мы увидели роскошный город, красивый и богатый. Дворцы лучше прежних, каналы шире, большие мечети, медресе, толпы ученых, спорящих о научных открытиях, изобилие красок, всадники, пешеходы, роскошь воинов и купцов. Таким мы еще не видели Термеза.