Мы — военные - [65]

Этим замечательным средством решила она воспользоваться и сейчас.

Но видно, такой уж неудачный день выдался.

Едва она вошла в библиотеку и закрыла за собой дверку барьерчика, как следом вбежала заплаканная Нина Захарчук. На ней было легкое платье в виде японского кимоно и батистовый с кружевами фартучек.

— Что с тобой?

Вместо ответа Нина упала грудью на стол, закрыла руками лицо и зарыдала, вздрагивая всем своим маленьким телом. И так и этак успокаивала ее Тамара — плачет навзрыд. Налила ей воды из графина, чуть ли не насильно заставила выпить.

Мало-помалу Нина успокоилась. Села на стол, свесив ноги. Кивком головы по-мальчишески откинула кудряшки, падавшие на лицо.

— Пудра есть, Томка?

Тамара пудрилась очень редко. Однако в столике у нее, среди флаконов с клеем, кисточек, карандашей, клубочков с суровыми нитками и прочих вещей, необходимых для оказания «скорой помощи» книгам, нашлась и коробочка с пудрой, и даже осколок зеркальца.

После того как следы слез на щеках были тщательно замаскированы, Нина принялась на чем свет стоит поносить своего Григория. Она заверяла, что уж теперь-то она покинет наконец несчастные Сосенки. Тамара никак не могла добиться: чем же все-таки провинился перед женой лейтенант Захарчук? Еле-еле удалось установить причину столь великого ее расстройства.

События развертывались приблизительно так. Часа полтора назад Григорий Захарчук, один из лучших в роте легкоатлетов, поделился с женой своими надеждами на то, что сегодня он, пожалуй, уложится в норму первого спортивного разряда, что и его подчиненные в спорте отличатся. Он доверчиво смотрел на жену и был безмерно счастлив.

В маленькие фарфоровые чашечки Нина разливала какао. При упоминании о кроссе она подняла голубые глаза. Знала, что без Григория не обходится ни одно спортивное состязание, но спросила с наивным удивлением:

— И ты собираешься бегать?

— А как же? Солдаты побегут, а я останусь?

— Солдаты пусть скачут по буеракам хоть до ночи, им делать нечего. А у тебя жена, ты останешься дома.

— Нинок, это невозможно!..

— Вполне возможно. Свой выходной день офицер имеет право отдать семье. Если ты меня любишь, никуда от меня не побежишь.

— Я люблю тебя, Нинок, очень люблю! Поверь, что без тебя жизнь не жизнь. А в кроссе все-таки надо участвовать.

— Значит, не останешься?

— Не останусь.

— Ну и беги, идол черномазый! Хочешь еще часишки заслужить? Тебе игрушки дарят, а ты рад стараться… Жену готов променять на часы. Беги от жены, куда глаза глядят! И я уеду отсюда к сестре. Сейчас же уеду!

Сдержись Григорий, скажи ласковое слово, может быть, и остыла, бы Нина. Однако молодому счастливому мужу начали, надоедать бесконечные придирки и причуды жены. И он не сдержался. Хрустнув пальцами, бросил ей в лицо:

— Ну и катись! Что ты меня все время пугаешь? А наградой командующего не смей попрекать!

— Ах, так?! Катись, говоришь? Умереть можно от таких слов… Не нужна я тебе больше? Изверг! Мучитель! Вот же тебе! Вот!

Со стола на пол полетела тарелка, чашка с какао, Григорий перешагнул через осколки и бурую лужу на полу.

— Ты пока тут попсихуй, а я пойду.

Нина хищной птицей метнулась к двери. Стали на пороге и распростерла руки в стороны.

— Не пущу! Уйдешь только через мой труп.

— Да ну глупости — через труп…

Григорий легонько, словно куклу, приподнял ее и отставил в сторону. Нина упала и с кликами: «Убил! Изуродовал!» — принялась корчиться на полу.

— Ничего, подрыгаешь ногами и успокоишься, — сказал Григорий. Рукавом гимнастерки он смахнул пот, вдруг обильно выступивший на лбу, виновато улыбнулся Ольге Максимовне, спешившей на помощь «убиваемой».

Как только он вышел из комнаты, Нина сразу же поднялась. Истерику она продолжала на кровати, где удобнее и мягче. Крепко досталось от нее подушке. Она грызла ее, царапала крашеными ногтями, смачивала слезами.

Ольга Максимовна терпеливо успокаивала ее, внушала, что нельзя доводить себя до такого исступления. А неприятности — в какой семье их не бывает? Вон пошла Тамара Званцева — на что уж с Алексеем, как голубки, а небось тоже неприятности бывают…

— Где Тамара? Это она, комиссарша, притащила меня сюда! Умереть можно!

Не вытирая слез, Нина побежала за Тамарой — укорять и жаловаться. Пусть знает замполитша, на какие муки-страдания вытащила она Нину из Риги!

Недоумевающая Ольга Максимовна осталась одна в квартире Захарчуков. Она вздохнула и, разыскав тряпку, начала вытирать лужу на полу и собирать осколки разбитой посуды.

А Нина тем временем сидела в библиотеке на столе и на чем свет стоит бранила и Григория, и себя, и Тамару, и Малые Сосенки. Слушая ее сбивчивую, пересыпанную крепкими словечками речь, Тамара с раскаянием подумала: какие все-таки глупые люди, что из-за пустяков портят себе нервы, настроение, жизнь! И собственная ее неприятность с Алексеем показалась ей не стоящей выеденного яйца. Нине простительно — у нее такой характер, а тебе, Тамара Павловна, надо бы стыдиться. Ты педагог, воспитатель!

— Знаешь, Нина, — сказала она, — мы с тобой сегодня как сговорились: я своему тоже устроила сцену.

— Ну? — живо заинтересовалась Нина. — Так им и надо, паразитам!