Мы — военные - [64]

Очень обижал Тамару тот снисходительный тон, которым Алексей разговаривал с нею в тех случаях, когда она, по его мнению, «слишком глубоко совала нос» в дела роты. В его серых глазах она читала что-то похожее на иронию или веселую насмешку и вспыхивала порохом. Тогда уж не миновать ссоры.

С чего начался между ними крупный разговор сегодня? Это воскресное утро было ясное, и грозы совсем не предполагалось. Однако она неожиданно разразилась.

После беседы о советской авиации — отмечался День Воздушного Флота — солдаты начали готовиться к кроссу. Алексей, не успевший еще позавтракать, направился домой. У водоразборной колонки заметил красную косынку Тамары. Свернул с деревянного настила и прямиком зашагал к колонке.

На крылечке своего дома поставил ведра, кивнул на скамеечку:

— Посидим, Тома?

— Посидим.

Взявшись за руки, молча сидели они на крылечке.

На перила, под локоть Алексея пристроилась полосатая, как тигрица, рыжая Мурка — еще весной Званцевы завели ее для уюта. С мурлыканьем потерлась она головой о его гимнастерку и притихла. Желтые глаза ее с вертикальными щелочками зрачков уставились на воробья, который очень уж вызывающе чирикал на клумбе, огороженной белыми кирпичными зубчиками.

Погожие дни не так уж часты в Прибалтике, но сегодняшний день обещал быть солнечным и сухим. С утра пахло разогретой сосновой смолой, с колхозного поля доносился пряный и душный запах хлеба. Над клумбой, где копошился, смущая Мурку, воробьишко, кружились пчелы.

Лето было еще в разгаре, но уже замечались первые признаки увядания природы. На койках темных еловых лап не увидишь больше светлых, как свечки, молодых побегов; потускнела, потеряв свою нежность и свежесть, листва на березах. Порыжела и пожухла трава на песчаных склонах. И только красные георгины пылали под окнами пышным и ярким пламенем.

— Осень скоро, Алеша, — вздохнула Тамара.

— Ну и хорошо, — не сразу отозвался тот, — осенью все плоды поспевают…

— Это в садах и огородах. А у нас тут… Посмотри на свои сапоги.

— Сапоги как сапоги — в пыли, — нахмурился Алексей. Он подобрал под скамейку ноги и начал шарить по карманам — искать спички.

— Алеша, неужели мы не можем избавиться от этой противной пыли?

— Как от нее избавишься?..

— Он еще спрашивает! Благоустраивать надо городок. Понимаешь: бла-го-уст-ра-и-вать! Когда вокруг хорошо, и жить радостнее, работа и служба веселее идут.

— Ты Америку открываешь, Тома.

Алексей осторожно выпустил руку Тамары, погладил кошку.

— Ты опять про зеленый двор и каменные мостовые? — спросил он. Знакомые Тамаре насмешливые огоньки заиграли в его глазах.

— Про это самое. Но почему ты со мной так разговариваешь? Как будто я несмышленая девчонка…

— Девчонкой я тебя не считаю, ты скоро мамой станешь. Но рассуждаешь наивно.

— То есть?

— Солдаты заняты учебой и службой. Когда прикажешь им кирпичики очищать, дерн заготавливать?

— Сегодня. Устроить сегодня для начала воскресник!

— Не будет сегодня воскресника, Тома.

— Почему?

— Потому, что кончается на «у»… Сегодня у нас кросс по пересеченной местности и другие спортивные мероприятия.

— «Мероприятия»! — передразнила Тамара. — А благоустройство городка, по-твоему, не мероприятие? Предложи Якову Мироновичу отменить кросс и объявить вместо него воскресник.

— Послушай, Тома, — Алексей начал сердиться и, как всегда в таких случаях, говорил с Тамарой подозрительно кротким голосом. — Не находишь ли ты, что жене офицера неприлично слишком глубоко совать нос в служебные дела мужа?

Словно обожглась Тамара о колено Алексея — так поспешно и резко отстранилась. От обиды красные пятна пошли у нее по лицу. Алексей искоса взглянул на нее: губы сжаты, огромные темные глаза как раскаленные угли.

— Ну, чего уставилась? — спросил он, приминая о перила недокуренную папиросу.

— «Совать нос», «уставилась» — какая изящная словесность, товарищ политработник! Ты что же, и с солдатами такой грубиян или только с женой? Видно, не воспитали тебя в военных училищах.

— Ну, знаешь!..

Он поднялся, прошагал по крыльцу в коридор, задев по пути ведро с водой. Ведро упало набок, вода разлилась по всему крыльцу. Чертыхнулся, но на опрокинутое ведро даже не взглянул.

Позавтракали, не обменявшись ни единым словом. Так же молча Алексей поднялся из-за стола. Низко на лоб нахлобучил фуражку и вышел. Из комнаты было слышно, как особенно жалобно застонали под ним ступеньки.

К окну Тамара не подошла — пусть не думает, что она взглядом провожает его. Однако с середины комнаты посмотрела, как шел он к расположению роты, неуклюже загребая носками песок. У, какой злюка!

Стиснув спинку стула, небрежно отодвинутого Алексеем, она стояла, не видя того, что было перед ее глазами. Красная косынка сбилась с головы и держалась лишь на косах, упругим узлом закрученных на затылке. Изо всех сил Тамара внушала себе в эту минуту, что она ужасно несчастная. И жизнь ее сложилась неудачно, и любимый человек оказался грубияном и эгоистом. Разве он любит ее? Совсем не любит! Даже ни разу не оглянулся!..

За последнее время Тамара нашла верное успокоительное средство. Для того чтобы быстрее вернулось душевное равновесие, не надо ни капель, ни порошков, ни таблеток. Надо пойти в библиотеку и, если время неурочное для обмена книг, заняться каким-нибудь другим делом. Ну хотя бы выпиской метких афоризмов Владимира Маяковского о новом быте.