Мы — военные - [57]

— Это верно, досталось ей… Ну что ж, Алексей Кузьмич, спасибо за доброе слово. Постараюсь держать себя в руках.

Старшина ушел, а Званцев пытался представить себе, как Николай Иванович придет домой, что он скажет своей Ольге. Поможет ли ему сегодняшний разговор с замполитом?

Да, хирургу, должно быть, легче, чем политработнику. Тот, по крайней мере, сразу видит, удалась операция или не удалась. А тут попробуй разберись.

ТОВАР ЛИЦОМ

Из штаба полка позвонил подполковник Рощупкин и сказал, что в роту не сегодня-завтра приедет генерал-лейтенант Дремин. Это сообщение заставило майора Лыкова теряться в догадках. Чем вызвано намерение командующего посетить маленький отдаленный гарнизон? Не тем же, что Дремин давно знал майора и соскучился по нем! Может быть, до командующего дошел слух, что рота выходит в число передовых, и он решил лично убедиться в этом? Вполне вероятно.

— Как твое мнение, Кузьмич? — спросил он у Званцева. — Ругать или хвалить нас будет командующий?

— Говорят, на похвалы он скуповат.

— Это верно, скуповат. Значит, достанется нам с тобой на орехи. Однако прибедняться не будем. Начальство любит, когда товар лицом показывают. Давай аврал объявим.

— Не нужен аврал, Яков Миронович, — сказал Алексей, — пусть остается все так, как оно есть.

— Хитер монтер! В случае чего, командующий в первую очередь с меня шкуру спустит, а потом уж с тебя. Мы с ним с войны друзья, а с друзей он втройне спрашивает.

И аврал объявили. На ноги поднят был весь личный состав роты. Несмотря на то что оружие и боевая техника, за состоянием которых строго следили и сами солдаты и командиры, находились в полном порядке, все заново просматривалось, протиралось, чистилось, смазывалось, Яков Миронович лично облазил все уголки, проверяя исправность и чистоту боевой техники.

Генеральная уборка под наблюдением старшины Пахоменко производилась и в солдатской казарме. Здесь мыли и скоблили полы, вытирали стекла и подоконники, застилали свежими простынями постели.

Нашлось дело и для Яши Гуревича. Ему старшина велел соскоблить старые надписи с бирок, висевших на спинках солдатских коек, и сделать их заново. И не как-нибудь, а красиво, печатными буквами!

Конечно, надпись на бирке — не портрет героя и не живописный пейзаж, но рядовой Гуревич и в этом малом деле сумел блеснуть мастерством.

Показалось старшине, что бумага, которой были застланы полки хозяйственного уголка, пожелтела.

— Рядовой Шмелев, — приказал он, — сменить бумагу на полках!

Как на грех, бумаги под руками не оказалось. Но солдат знает, что такое инициатива и находчивость. Побежал в ленинскую комнату и схватил со стола первые попавшиеся газеты.

Знал Шмелев, что их только что разложил Анисимов, но где искать другие?

Прошмыгнуть со свежими газетами обратно Шмелеву не удалось. В дверях его остановил заместитель командира по политчасти.

— Вы куда газеты тащите?

— Заметочки, говорят, есть интересные, хотел прочитать…

Солдат переминался с ноги на ногу, растерянно скатывал газеты в трубочку. Он упорно избегал смотреть в глаза офицеру.

— Значит, решили прочитать заметочки?

— Так точно!..

— Но в помещении личного состава идет уборка. Вам удобнее было бы заняться чтением в комнате политпросветработы, не правда ли?

Наклонив голову, Шмелев сосредоточенно разглядывал заголовок «Красной звезды», молчал. Алексей положил руку ему на плечо.

— Зачем взяли газеты?

— Товарищ старший лейтенант! — Солдат поднял наконец глаза: трудно признаться, а надо. — Товарищ старший лейтенант, мне старшина приказал полочки в хозуголке застелить…

О том, что разбил стекло, Шмелев сам признался, а тут решил соврать. Почему? Потому, наверное, что делит проступки на большие и маленькие. Подумаешь, дело великое — постелил на полку свежую газету! Опять твоя недоработка, замполит.

— Положите на место газеты, — приказал Званцев, — и сбегайте ко мне на квартиру. Тамара Павловна даст вам листа три цветной бумаги. Я считал, что вы честнее, Шмелев.

— Товарищ старший лейтенант…

— Ошибся, выходит.

— Товарищ старший лейтенант, честное комсомольское, последний раз!..

Едва Шмелев убежал за бумагой, как в ленинскую комнату вошел озабоченный командир роты.

— Куда ты Шмелева настропалил? — спросил он. — Несется как угорелый!..

Выслушав объяснения Алексея, недовольно поморщился.

— Не вовремя затеял ты мораль читать, Кузьмич. Из-за пары газет задержал человека… Вот тоже мне ортодокс! Неужели ты не возьмешь в толк, что сейчас дорога каждая минута? Командующий к нам едет, командующий!

— Знаю, что едет командующий. Но свежие газеты, Яков Миронович, предназначены для того, чтобы их читать, а не застилать ими полки.

— И мне мораль?

— Следовало бы.

— Ну давай, давай!.. Командир роты, мол, политически отсталый человек, к тому же очковтиратель. Так, что ли? Говори, замполит, не стесняйся.

Майор петушился, наседал на Алексея, но белесые глаза его бегали виновато. В эту минуту он чем-то неуловимо напоминал рядового Шмелева.

— Хорошо, Яков, Миронович, я не буду стесняться и скажу, что думаю. — Алексей прислонился спиной к печи, похожей на черную колонну. — Ваша установка «товар лицом» есть не что иное, как очковтирательство. В бою за такой «товар» люди кровью расплачивались.