Мы — военные - [56]

— А я за кустиками стоял. Ветохин возле самого бугра, а я подальше, за кустиками.

— Значит, решили признаться?

— Так точно.

— Зачем же вы это сделали?

— Признался-то? Я, может, и промолчал бы, товарищ старшина, если б Ветохин из-за меня не пострадал. Совесть не позволяет…

— Не о том речь. Зачем камнем в машину швырнули, спрашиваю?

— Да разве я нарочно? Ворона на суку сидела, товарищ старшина. Ну я, значит, подкрался и хотел ее из-за куста камнем ахнуть.

— Попал?

— Никак нет, улетела!

— Ну вот! А в городки играете… История с вами… Товарищ старший лейтенант, что прикажете делать?

Званцев между тем выдвинул ящик письменного стола и сосредоточенно копался в нем. Он делал вид, что разговор старшины со Шмелевым совершенно его не касается. На вопрос Пахоменко буркнул, продолжая шуршать бумагами:

— Решайте сами…

— В таком случае так, — примирительно объявил старшина, — передайте Анатолию Ветохину, что взыскание на него наложено по ошибке и я его снимаю. Ясно?

— Ясно, товарищ старшина.

— А с вами не знаю, что делать… — Старшина снова взглянул на замполита, но тот с непонятным интересом впился глазами в какой-то пожелтевший журнал. — Ограничусь замечанием, поскольку сами сознались. Хотя следовало бы всыпать: целил в ворону, попал в боевую машину…

С бумагами в ящике старший лейтенант разобрался как раз в тот момент, когда Шмелев, попросив разрешения выйти, закрыл за собой дверь. Поднялся из-за стола, прошелся по тесному кабинету. Старшина пальцем прижимал кнопку на столе, ждал от замполита упреков и торжествующего «я говорил вам!». Не дождавшись, сказал:

— Выходит, вы правы, товарищ старший лейтенант. Ошибку я допустил…

— Когда человек теряет голову, он всегда допускает ошибки, — заметил Званцев.

— Что вы имеете в виду? — насторожился Пахоменко.

— Я имею в виду… Давайте присядем, Николай Иванович, в ногах правды нет. Я имею в виду то, что вы за последнее время все больше выходите из равновесия. Говорят, раньше вы были хотя и строгим, но очень спокойным и справедливым человеком. В чем причина?

— Нет никакой причины…

Пожелтевшим от табака ногтем Пахоменко нервно вынимал все ту же кнопку, что пришпиливала угол зеленого листа бумаги на столе, и снова вдавливал ее в дерево. Званцев протянул ему раскрытую коробку «Казбека». Молча закурили. Старшина, глубоко затягиваясь, жадно сосал папиросу. Дым вырывался у него сквозь усы густыми клубами.

— Причина есть, — сказал Званцев. — Без причины ничего не бывает. Вы признайтесь честно, по-партийному, — возможно, и найдем вместе правильное решение. Вас, Николай Иванович, что-то тяготит. Правда?

— Эх, товарищ старший лейтенант! — Старшина безнадежно махнул рукой. — Точит мое сердце червяк… Понимаю, что глупо, нехорошо, но не могу совладать сам с собой. От того иной раз и погорячишься зря… Только рассказывать об этом никакого смысла нету — все равно ничем не поможете.

— Возможно, легче будет только оттого, что расскажете? Видели, как засиял Шмелев, когда признался?

— То другое дело. Шмелев не хотел, чтобы напрасно товарищ страдал.

— А вы хотите, чтобы из-за вашего червяка напрасно страдала вся рота? Чтобы ваша собственная семья, страдала? Вы хотите этого?

Пахоменко не ответил. Он согнулся, обмяк. Как ни крути, а замполит прав — из-за этого чертова червяка все вокруг него, старшины Пахоменко, страдают. И самому несладко. Интересно, а что посоветует политработник, если ему поведать обо всем по порядку? Он хотя и молодой, а голова неплохо варит. Может, и в самом деле на душе полегчает?

— Временем вы располагаете, товарищ старший лейтенант? — спросил Пахоменко.

— Не стесняйтесь, Николай Иванович: время есть.

— Так вот послушайте, Алексей Кузьмич, какая петрушка у меня в жизни получилась. Володька-то у меня не родной сын. Впрочем, придется начинать издалека.

И он рассказал то, о чем Алексей в основном уже знал от жены.

Закончив свой рассказ, Николай Иванович провел ладонью по лицу, точно смахивая липкую паутину.

— Ну вот и все… Теперь судите меня как хотите.

Званцев молчал, положив на стол большие руки. Думал. Старшина беспокойно заерзал на стуле. Еще раз повторил:

— Судите, старший лейтенант.

— Не знаю, как и судить вас, Николай Иванович. Возрастом вы старше меня, жизненный опыт у вас богаче, а такой чепухи нагородили. Что вы в самом-то деле? Жена у вас скромная, послушная, работящая, любящая. Сын богатырем растет… Не смотрите на меня большими глазами — ваш сын! Не та, говорят, мать, что родила, а та, что воспитала. К отцу это еще больше относится. Семья как семья у человека, а он выдумывает черт знает что! Вы что, хотите семью разбить? Это нетрудно: раз — и вдребезги, как стекло в машине. А ну-ка попробуйте склеить! Не склеите, как было! Нет, Николай Иванович, я ваше поведение осуждаю. Очень осуждаю!

Алексей говорил сдержанно, но Пахоменко видел, как взволнован замполит, как переживает он неприятности в его семье.

— Кроме Владимира, дети у вас с Ольгой Максимовной были? — спросил Алексей.

— Была девочка, умерла…

— Еще будут.

— Кто ее знает… Ольге за тридцать пять — она постарше меня малость. Хорошо, если будут.

— Будут! Только беречь надо жену. Она и так много пережила.