Мы — военные - [53]

— В петлю дело нехитрое, — сказала Тамара, — давайте вместе придумаем что-нибудь поумнее. Только сами-то вы, Ольга Максимовна, уважение к себе имейте. И голову держите выше! Дело-то поправимое. Поверьте мне: по-пра-ви-мо-е.

У МОРЯ ЯНТАРНОГО

Стрельбище находилось у самого моря, между высокими дюнами. Тут можно вести огонь спокойно: поблизости ни души, пули, впиваясь в песок, далеко не улетят. Если какая дура, взвизгнув, и пойдет рикошетом вверх или в сторону — все равно не страшно: впереди море. Сегодня оно благодушное, без сердитых белых барашков. Негромко ворчит и лениво облизывает отлогий берег.

— Перекур! — разрешил командир роты.

Солдаты сняли скатки, положили на них автоматы. Расположились на песке кому как удобнее. Дорожкин во всю длину своего богатырского тела растянулся прямо на солнце, Шмелев пристроился под тощим кустиком краснотала. Толя-Коля Ветохины забрались на вершину дюны, чтобы видеть море от края до края. Сюда же с походным альбомчиком залез и Яша Гуревич — с ходу начал набрасывать этюд.

— А где Дзюба с Марченко? — спросил Лыков, обеспокоенно оглядываясь по сторонам. Увидел их, удаляющихся к морю, крикнул:

— Назад! Сейчас же назад!

Двое нехотя возвращались к маленькому биваку. Дзюба, скаля зубы, объяснил:

— До моря хотели, товарищ майор. Нырнуть разок и обратно. Пока перекур, мы успели б…

— Я вам нырну! Кто разрешил? Безобразие!..

И к Алексею:

— Видал, замполит, какая самодеятельность? Окунуться им захотелось… Безобразие! Курортники приехали на пляж… А если чепе, кто отвечать будет? Ну-ка скажи, какое наказание придумать этим молодцам за их «инициативу»?

Алексей помолчал. Покусывая жесткую былинку, он глядел на море, которое виднелось в просвете между двумя песчаными буграми. Казалось, оно, как живое, выгибает спину, подставляя ее солнцу. Вдали белой метелицей кружилась стая чаек. Наверное, под ними играл косяк рыбы.

— Уж я и не знаю, как наказать молодцов… — отозвался Алексей. — Пока мы отдыхаем, пусть мишени расставят, что ли.

— Во! Берите щиты и тащите их на место, если вы такие резвые. Да расставьте как следует! Поняли?

Первыми по традиции на огневой рубеж вышли офицеры — сам командир роты, замполит, Захарчук и Фомин. Сосредоточенно разглядывая автомат, который взял из рук Савицкого, Лыков пошутил:

— Кто не выполнит упражнения, тому щиты обратно в городок тащить. Понятно?

— А если вы сами не выполните? — спросил Алексей.

— Что ж, и я потащу. Вы, други милые, вот что: мишени не перепутайте. Моя самая левая, старшего лейтенанта самая правая… Давай, Савицкий, командуй.

— Огонь!

Сухие автоматные очереди распороли тишину. Через несколько секунд звуки выстрелов докатились до чаек, летавших над самой водой. Они вдруг взвились выше и, плавно взмахивая крыльями, подались в сторону.

Лыков окончил стрельбу, но не поднимался, ждал, как положено, остальных. Лицо у него было непроницаемо-суровое, словно поразил он сейчас не мишени, а живого врага. Щеки, казалось, еще более впали, скулы заострились. Скосившись вправо, терпеливо наблюдал, как стреляют офицеры, как семечками сыпались на песок стреляные гильзы.

Но вот выстрелы смолкли. Слышно было, как за мишенными щитами шуршит, осыпаясь, песок.

— Все закончили? — спросил майор. — Посмотрим, чего мы там нарисовали на мишенях.

Шагал майор к мишеням, и невольно вспоминалась ему собственная молодость, когда служил он еще красноармейцем. Ожила в памяти картина первых стрельб. Старшина выдал ему тогда впервые не учебные, а настоящие, боевые патроны. Они были прохладные и тяжелые. Хотелось еще и еще держать их на ладонях… А теперь Лыкову под сорок. Неужели был конь, да изъездился? Не может того быть!

Подтверждением того, что конь пока не изъездился, была мишень, изрешеченная им, майором Лыковым.

— Ничего, ничего! — потирая руки, промолвил он.

Не осрамились и другие офицеры — все стреляли метко. Особенно кучно положил пули Фомин. К его мишени Лыков тянул Алексея, оживленно повторял:

— Вот как надо стрелять, товарищ политработник! Видишь: в щепоть можно взять все пробоины. А у тебя что? Разбросал по мишени…

— Но ведь, в конце концов, и у меня получается отлично! — защищался Алексей.

— Э-э, нет! «Отлично» бывает разное. Тоже мне довод-доказательство… Ты Фомина уму-разуму учишь, а тут у него поучись.

— Так ведь он же охотник! Как с ним равняться в стрельбе?

— Это верно, с охотника особый спрос. Ну ладно, посмотрим, как наш народ будет стрелять.

На стрельбище предстояло выпустить боевой листок. Поэтому художника Якова Гуревича поставили в очередную смену. Пусть отстреляется и займется своим делом.

После стрельбы посмотрел Гуревич на свою мишень и огорчился: одна-единственная пробоина виднелась на самом краю мишени. Две пули попали в деревянный щит, остальные пошли неизвестно куда.

— Н-да, — крякнул майор, — подвел ты, тезка, всю роту. Кистью да карандашом ты мастак, а тут подкачал.

Званцев, затаив лукавинку, сочувственно вздохнул:

— Что ж, товарищ художник, придется на самого себя карикатуру рисовать.

— Придется… — грустно согласился Гуревич.

— А как?

— Известно, как мазилу рисуют.

Карикатуру на себя Гуревич нарисовал в правом нижнем углу боевого листка. Никудышного стрелка он изобразил не с автоматом, а с большой кистью. Зажмурившись, «мазила» тычет кистью вокруг мишени, не попадая в нее. Лицо «мазилы» нельзя было спутать ни с каким другим — вылитый Яша Гуревич!