Мы — военные - [50]

Издалека послышалась солдатская песня. По холодку рота успела отшагать порядочно: совсем не слышно голоса запевалы, не разобрать слов припева, и только по знакомому мотиву можно догадаться, какая песня поется:

— Любо нам в стране советской жить…

Прислушиваясь к песне и мысленно подпевая солдатам, две женщины стояли у перил крылечка.

— Пошли, соколики!.. Устанут, пыли наглотаются, а возвратятся, как с праздника.

— А если не выполнят что положено? — спросила Тамара.

— У-у, тогда держись! Хмурые явятся, лапушки, злые. Мой и дома начнет придираться, только я враз его успокою. Он у меня дома как шелковый. Вот Ольге Максимовне беда — измаялась со своим, сердешная.

— Напуганная она какая-то и скрытная… Должно быть, Николай Иванович суров в семье.

— Суров — не то слово. Он, сказать по совести, изверг, тиран — вот он кто! Парнишка ее из суворовского боится на каникулы приезжать. Тома, лапушка моя, если тебе рассказать… Тсс, вот она, легка на помине.

От второго крылечка, в шлепанцах на босу ногу, неслышной тенью скользила Ольга Максимовна. Она всегда ходит осторожно и робко, будто тайком от людей.

— Слышу, воркуют… — заговорила она с напускной веселостью. — С добрым утречком! О чем вы тут?

О чем? Не скажешь, что о ней самой, о ее жизни. Зачем выражать сожаление человеку, который сам стыдится своего несчастья и скрывает его? Еще хуже, когда жалеют человека, не зная, чем помочь ему. Да жалость ли нужна Ольге Максимовне? Растормошить бы ее чем-нибудь…

— Знаете что? Пойдемте сегодня в лес, на речку! — предложила Тамара.

— Голосую за! — подняла обе руки Марья Ивановна.

Ольга Максимовна стала вдруг сумрачной, напускная бойкость слетела с нее.

— Вам хорошо, — сказала она, — у вас мужья ушли на стрельбище. А мой остался в роте…

— Ну и что же? — задорно подбоченилась Марья Ивановна. — Подумаешь, дело великое: остался!.. У него свои дела в роте, а ты, лапушка, сама себе хозяйка! Что, не хозяйка, что ли?

— Хозяйка, конечно… А посоветоваться с мужем надо. Не шутка уйти на полдня из дому. Вдруг что-нибудь понадобится…

— Хорошо, — сказала решительно Тамара, — я с ним договорюсь. Можно, Ольга Максимовна?

Та испуганно метнулась к ней, вцепилась в руку.

— Что ты! Еще подумает, что я подослала. Да и нездоровится мне, какие тут прогулки!..

Больше всего на свете боялась Ольга Максимовна прогневить своего Николая Ивановича. Нет, пусть никто не вмешивается в их семейные дела. Мало ли что может случиться? Пойдут суды-пересуды…

Но соседки пригрозили «распатронить» старшину Пахоменко за то, что он не пускает жену даже по грибы. Почему? На каком основании? Уж не ревнует ли он, демон усатый?

— Ладно, семь бед — один ответ! — решилась наконец Ольга Максимовна.

— Теперь идемте будить остальных, — сказала Тамара.

Нина Захарчук еще спала, сбив в ноги одеяло и поджав коленки к самому подбородку. Тамара травинкой провела по ее губам. Та поморщилась, потерла кулаком губы и сквозь сон обругала Григория, напустившего в комнату мух. Женщины рассмеялись, и Нина открыла глаза.

— А где же Григорий?

— Как поехал наш Григорий в полуморье за песком, — нараспев произнесла Марья Ивановна. — Проспала ты своего Григория.

— Подумаешь, счастье какое! Была бы уздечка, а конек прибежит… Неужели удрал стрелять? Ну погоди, черномазый, задам я тебе! Хорошие мужья разбудили жен, попрощались, а этот молчком…

Сообщение о предполагаемой коллективной прогулке она восприняла восторженно. Спрыгнула с постели и с визгом начала кружиться по комнате. Закружила одну соседку, вторую. Даже Ольгу Максимовну не оставила в покое — тормошила ее, выкрикивала:

— Гулять! Купаться! Загорать! Ура женской команде!

Затем пошли всем скопом поднимать Маргошу.

— Ох, тяжелая это работа — из болота тащить бегемота! — покачала головой Марья Ивановна.

Однако «тащить бегемота» не потребовалось. Маргоша, как это ни странно, была на ногах, и не в утреннем халате, а в голубом с белым горошком платье: собралась за покупками в Долгово. Удивило женщин и то, что в квартире Фоминых было чисто. На буфете в вазочке стоял букет полевых цветов.

— Вчера вечером прогулялись немного, — ответила Маргоша на безмолвный вопрос соседок. — Мне нагнуться трудновато, Леонид цветы собирал.

Поездку в Долгово она отложила до завтрашнего дня, решив принять участие в прогулке. Нина бесцеремонно похлопала ее по жирному животу:

— Вам очень полезны моционы.

— Теперь остается разбудить еще одну «женщину», — сказала Марья Ивановна. — Оставлять ее никак нельзя: дом спалит или убежит отца искать. Такая обезьянка противная!.. Сестру все ждала, Иринку. А та улетела, касаточка, на целинные земли на все лето… Даже с родителями не посоветовалась.

О дочерях Марья Ивановна говорила ворчливо, но в голосе ее была теплота — хорошие дочери!

Чтобы не терять времени на долгие сборы, женщины решили дома не завтракать. Взяли с собой у кого что нашлось, с тем чтобы закусить в лесу на свежем воздухе.

Больше всех радовалась, хлопотала и суетилась Светланка.

НА РЕКЕ ВИЛЮШКЕ

Первый привал женщины сделали на живописной полянке, возле развалин кирпичных бараков. Разостлали на траве скатерку, которую захватила с собой из дому предусмотрительная Марья Ивановна, и разложили на ней все, что оказалось в сумках и корзинах. Даже Светланка выложила из своей крашеной плетеночки пирожок с повидлом и три конфеты «Белочка» — все на общий стол!