Мы — военные - [43]

— Ушла занавески вешать. Сказала на минуточку, а мне ждать надоело…

— Куда ушла? Какие занавески?

— К солдатам ушла.

Объяснения Светланки не отличались четкостью, однако существо дела понять было можно. Из полотна, принесенного на простыни, мать еще утром сшила четыре оконные занавески. Затем управилась по дому и ушла «к солдатам» вешать эти самые занавески.

— Полдня вешает! — возмутился Яков Миронович. — И кто ее просил? Вот тоже мне благодетельница! Оладьи она ставила?

Светланка рванулась в сторону кухни.

— Ой, забыла! Они лезут из кастрюли! Я их ладошками держала, а они все равно лезут. Идите посмотрите.

Следом за Светланкой все пошли на кухню. Тесто, действительно, взбунтовалось. Приподняв крышку, оно всей массой выпирало из большой алюминиевой кастрюли, ползло по ее стенкам на табуретку. Тут стало понятно, чем вымазалась Светланка, пытавшаяся ладошками удержать в кастрюле непослушные оладьи.

Смиренно поджав губы, чтобы не рассмеяться, Тамара переглянулась с Алексеем. За стол бы сейчас сесть и сказать гостеприимному хозяину: «Ну что ж, угощай оладьями». Но было не до шуток. Женщина не могла равнодушно смотреть, как гибнет сдобное, пузырившееся тесто. Схватив с полки ложку, она принялась спасать добро.

— Тамара Павловна, голубушка, похозяйничайте тут, — взмолился Яков Миронович. — Пойду свою отыскивать. Пропишу я ей занавески!..

Голодный и злой как волк, он отправился на поиски Марьи Ивановны. Светланка увязалась с ним.

Гости, оставшиеся одни на хозяйской кухне, некоторое время растерянно молчали. И вдруг разом расхохотались. Попали, называется, на блины!

— А знаешь, Алеша, это становится интересным, — сказала Тамара.

— Почему?

— Все-таки приключение… Посмотри, дрова есть в печке?

— Есть! Под дровами щепочки, под щепочками бумажки. Только спичкой чиркнуть.

— Растапливай плиту, будем хозяйничать!

…Жену майор Лыков нашел в солдатской столовой. Марья Ивановна с великим вдохновением инструктировала рядового Желудева, как приготовить солдатам пончики. Повар, высокий, сутуловатый, огрызком карандаша что-то записывал в замусоленный блокнот. На окнах столовой уже топорщились складочками новые занавески, отчего в помещении было по-домашнему уютно. При появлении командира роты повар одернул фартук и опустил руки.

— Товарищ майор, выдача обеда закончена…

— Хорошо, хорошо, — не дал ему отрапортовать майор, — вижу, что у вас тут дело идет своим чередом. Новый шеф-повар появился…

Марья Ивановна рассеянно смотрела на мужа, на дочь. И вдруг, вспомнив, где она и что с ней, схватилась за голову, кинулась вон из столовой.

— Батюшки, оладьи-то мои!..

Запыхавшаяся и раскрасневшаяся, она прибежала домой, распахнула дверь в кухню. И тут на пороге остановилась, пораженная неожиданной картиной: заместитель командира по политчасти, неуклюже согнувшись над плитой, подкладывал в топку дрова, а какая-то женщина — Марья Ивановна не сразу узнала соседку — большой ложкой клала тесто на шипящую сковородку.

— А мы тут самовольничаем, — сказал Алексей. — Видим, оладьи подошли, а хозяйка исчезла… Что же остается делать?

— Ой, господи, срам-то какой! — Марья Ивановна от стыда закрыла лицо ладонями. — Лапушки мои, касатики хорошие, как же это получилось! Я думала на минутку отлучиться и забылась… Как есть забылась! Опростоволосилась баба! Ничего не могу понять, лапушки: затмение на меня нашло, что ли?

В дверь просунулись большой хрящеватый нос и рыжие шевелящиеся усики. Прежде чем начать отчитывать жену, Яков Миронович с наслаждением втянул ноздрями дразнящий аромат.

— Ты что же, голубушка, в лужу меня сажаешь?.. — начал было он.

Но продолжать ему не пришлось. Марья Ивановна опомнилась от замешательства и снова почувствовала себя в родной домашней стихии, где в любом споре верх всегда оставался за нею. Вместо обороны, она решительно перешла в наступление, благо у нее сегодня были особые основания для активных боевых действий. Подбоченясь, сделала мягкий, не предвещавший ничего доброго шажок навстречу муженьку.

— Кушать захотел, касатик? Оладушков с икоркой?

— Ты что? — Чуя опасность, Яков Миронович на всякий случай отступил назад. — Белены объелась? Обедать человек пришел, гостей пригласил, а тебя унесла нелегкая…

— Обедать!.. О своем обеде ты, вижу, сильно заботишься, а про солдатский обед подумал?

— Напрасно ты, Марья, суешь нос куда не следует. Не твое это дело о солдатском питании заботиться. На то есть командир.

Яков Миронович пытался контратакой остановить натиск жены, но та яростно наседала на него. Потрясая пухлыми кулачками, она зачастила, как пулемет:

— Не мое, говоришь, дело? Нет, мое! Дура была, что раньше не вмешивалась. Милые мои, да разве можно терпеть такие беспорядки? И мясо есть, и разные жиры, и овощи, и что угодно, а солдатам, извините, бурду подают. Трудно этому вашему Желудеву лучок поджарить, подливочку сделать? А солдаты, они, касатики, тоже хотят повкуснее покушать. И главное, из тех же продуктов можно приготовить! Чего уставился на меня? Не узнаешь? Оладьи с икоркой!..

— Ты, мать, спокойно можешь? — вымолвил наконец оглушенный командир роты.

— Могу…

Марья Ивановна перевела дыхание. И тут ее воинственный порыв начал иссякать. Только теперь внимание ее снова привлекло необычное обстоятельство: она, хозяйка, стоит в стороне, бранится, а соседка хлопочет у плиты.