Мы — военные - [15]

— За что именно?

— Не спеши вперед батьки в пекло, скажу! В душу человека ты пока не заглянул, замполит. Ты вот разговаривал с моим тезкой, с Гуревичем, поручение ему дал… А знаешь ли ты, что у него этой весной отцу трамваем обе ноги отхватило? Нет, не знаешь. Или взять, к примеру, лейтенанта Захарчука. Ну-ка вспомни, что ты о нем говорил?..

Мнение об этом офицере у Званцева сложилось очень хорошее: опытный специалист, умный, веселый человек. Впервые с лейтенантом Захарчуком Алексей познакомился у полосы препятствий, где тот занимался с экипажем своей радиолокационной станции. «Вяло, Васин, вяло! — кричал он солдату, который по-пластунски полз под колючей проволокой. — Смотри, как это делается». И он показал, как это делается! Взяв из рук солдата карабин, он проворной ящерицей прополз под проволокой, бегом пробежал по буму, преодолел ров, забор, барьеры. Где надо, Захарчук ловко колол штыком макеты, бросал болванки гранат.

— На десять секунд быстрее, чем полагается по норме! — с восхищением заметил сержант Савицкий, стоявший с хронометром в руке.

К замполиту Захарчук подошел запыхавшийся, возбужденный. Он был выше среднего роста, но тонкий, как прутик. Темная прядка волос прилипла к его вспотевшему лбу. Остановившись перед Званцевым, он отряхнул гимнастерку, улыбнулся:

— Учимся, товарищ старший лейтенант!

Потом Алексей встречал Захарчука у радиолокатора, в классе, в клубе — и всюду смуглый, чернявый офицер был весел и подвижен. Он, казалось, излучал радостную энергию.

— Значит, очень веселый человек? — переспросил майор Лыков.

— Да, у меня создалось такое впечатление…

— Так вот этот веселый человек сохнет по молодой жене, которая отказалась поехать в Малые Сосенки. В Риге, мерзавка, осталась… А Захарчук сохнет и веселостью маскируется, чтобы кто тоску его не заметил. Ты знал об этом, замполит?

— Насчет жены слышал, но не вникал, — произнес Званцев.

— Вот то-то, что не вникал… А как твое мнение о старшине роты Пахоменко?

— Мне кажется, добрый старшина.

— Старшина он, действительно, добрый, согласен с тобой. А как в семье? Тоже добрый?

— Не знаю. Жена у него какая-то забитая…

— Заметил, что забитая, и не поинтересовался почему? Тоже мне сердцевед-воспитатель!.. Не выдержал ты, Кузьмич, экзамена по этой статье. Не обижаешься за откровенность? Вот и хорошо, что не обижаешься…

Из кабинета командира роты Званцев вышел со смешанным чувством недовольства собой и удовлетворения разговором с Лыковым. А майор-то, оказывается, не так уж прост, как сначала казалось. Считал его недалеким ершистым мужичонкой — и вот приятный сюрприз. Да, сложна машина с кнопками и рычагами!..

НА РАЗНЫХ ЯЗЫКАХ

В первые дни жизни в Малых Сосенках все помыслы Тамары Званцевой были направлены на благоустройство домашнего «гнезда». По совету хлопотливой Марьи Ивановны она украшала квартиру безделушками, вшивала в наволочки кружева, женщины вместе мозговали, где достать к драпировке подходящую по цвету малиновую бахрому.

Созданием удобств и уюта для мужа ограничивался, по существу, круг интересов и забот Тамары. Вовремя приготовить вкусный обед, накрахмалить подворотнички, ласковой улыбкой проводить и встретить мужа — в этом, казалось ей, и состоит теперь ее призвание, ее счастье.

— Ты у меня, как официантка, — сказал как-то Алексей, увидя на Тамаре белый фартук.

— Не официантка, а домашняя хозяйка, — возразила она. И с расстановкой повторила: — Хо-зяй-ка!

Полную консультацию по кулинарным и иным домашним вопросам молодая хозяйка получала от Марьи Ивановны, Та давала ей исчерпывающие советы, как, например, приготовить заливного судака, состряпать рассольник с почками или напечь настоящих русских блинов.

Днем Алексей забегал домой редко, только пообедать. Ел он с аппетитом, что-то говорил о боевых традициях, об оформлении клуба, о ефрейторе Дзюбе, к которому никак не подберешь ключей.

Тамара подкладывала мужу лучшие кусочки, нежно смотрела на его крупные руки, на лицо и, думая о том, что же теперь приготовить на ужин, почти не вникала в смысл его слов.

Однажды перед ужином, вымывшись по пояс и вытираясь мохнатым полотенцем, Алексей рассказывал жене о событиях в роте. Он был доволен и тем, что солдат Шмелев, отстававший в учебе, получил на политзанятиях первую отличную оценку, и тем, что хирургам все-таки удалось спасти одну ногу отцу рядового Гуревича. Солдат сам сказал об этом заместителю по политчасти, прибежав к нему с распечатанным письмом. «Отец выписался из больницы! — Радость, тревога, надежда слышались в голосе Гуревича. — Он у меня часовой мастер — протез ему не помешает, правда?»

Особенно доволен был Алексей своим последним разговором с ефрейтором Дзюбой. «Я знаю, какого вы мнения обо мне, товарищ старший лейтенант, — хмуро сказал Дзюба. — Разгильдяй, мол, сорвиголова, пропащий человек… А ведь мне… Эх, товарищ старший лейтенант, мне бы сделать что-нибудь такое… Скучно без настоящего дела. Ну, отдежурил смену у дизеля, а что дальше?..»

Разъяснив ефрейтору, что смену тоже можно отстоять по-разному, Алексей спросил:

— У вас со старшим братом Вениамином характеры одинаковые?