Мы — военные - [13]

Шумно, с оживленными разговорами и смехом, солдаты не входили, а влетали из коридора в класс. При виде нового замполита, который, заложив руки за спину, рассматривал схемы радиостанций, затихали и рассаживались по своим местам.

Один из солдат задержался возле старшего лейтенанта. По-видимому, его заинтересовало, почему так внимательно рассматривает замполит схему передатчика. У солдата были по-детски припухлые губы, чересчур оттопыренные тонкие уши и забавный хохолок на затылке.

— Как, по-вашему, — повернулся к солдату старший лейтенант, — правильно сделан чертеж схемы?

— Правильно, товарищ старший лейтенант, я сам чертил.

— Как ваша фамилия?

— Рядовой Клюшкин.

— А вы уверены, что правильно? По-моему, в схеме допущена ошибка.

Солдаты подходили ближе, окружая офицера.

— Кто может указать на ошибку в схеме? — весело спросил Званцев.

— Виноват, товарищ старший лейтенант, — Клюшкин смущенно потеребил мочку своего уха. — Ошибочка, действительно, допущена. Только сейчас заметил.

— Хорошо, что заметили. Теперь остается исправить ошибку.

Дневальный прокричал: «Приступить к занятиям!» Солдаты начали занимать свои места за столами. В класс вошел руководитель политзанятий. Это был среднего роста офицер, хмурый и какой-то помятый. Щеки его и подбородок покрывала золотистая, как стерня, щетина.

— Ко мне на занятия, товарищ старший лейтенант? — спросил Фомин. — Очень приятно…

Но видно было, что ему не так уж это приятно. Прижимая под мышкой тетрадь в черной дерматиновой обложке, Фомин пытался застегнуть воротник гимнастерки. Однако это ему не удавалось, потому что на том месте, где должна быть пуговица, торчали лишь кончики белых ниток. Воротник упрямо выворачивался, обнажая неровно подшитый, помятый и засаленный подворотничок.

— У вас рассказ сегодня? — спросил Званцев, чтобы замять неловкость.

Фомин зачем-то потрогал под мышкой тетрадь.

— Да, вот… Можно начинать?

— Начинайте.

Фомин раскрыл тетрадь и начал рассказывать о боевых традициях Советской Армии. Званцев пристроился за самым задним столом и слушал. Ему не понравилась манера лейтенанта держаться на занятиях. Казалось, он делал все возможное для того, чтобы не видеть своих слушателей — закатывал глаза к потолку, глядел то в окно, то в тетрадь. Говорил он так громко, будто выступал не в маленьком классе, а на плацу перед выстроившейся дивизией.

Кто-то из солдат украдкой читал книжку — замусоленную, без обложки, кто-то писал письмо. Руководителя занятий все это как будто совершенно не касалось. Он делал свое дело. Три шага вправо, три шага влево, а на полпути взгляд в раскрытую тетрадь.

К концу первого часа Фомину пришлось заглядывать в тетрадь все чаще. Однако записи в ней, как видно, не вдохновляли его, и он начинал повторять уже сказанное.

В перерыв, когда солдаты вышли из класса, Фомин, насупясь, долго и ожесточенно мял тугую папироску. Бумага на ней порвалась, табак наполовину высыпался, а он все давил ее в пальцах и угрюмо поглядывал на замполита, листавшего его скудный, наспех составленный конспект. Он ждал оценки и конспекта и самого рассказа, но старший лейтенант не спешил. Тогда, не выдержав, Фомин спросил с напускной грубоватостью:

— Ну что, товарищ старший лейтенант, брак работа?

— Вы о своем рассказе?

— И о рассказе и вообще… Некогда готовиться к занятиям, текучка проклятая заедает!..

Званцев, перелистав тетрадь, оставил ее раскрытой на той странице, на которой был прерван рассказ.

— Мы с вами побеседуем после. Сейчас у нас времени нет.

Как и предполагал Алексей, говорить лейтенанту Фомину после перерыва было почти нечего. Он еще минут пятнадцать тянул волынку, затем захлопнул тетрадь. Большим пальцем с сожалением провел по ее краю.

— У кого есть вопросы?

Вопросов у слушателей тоже не было. Лейтенант тоскливо взглянул на замполита.

— У меня к вам вопрос, товарищи, — негромко сказал Званцев. — Кто из вас знает о подвиге рядового Безуглова?

Солдаты молчали, переглядываясь. Нет, никто не слышал ни о Безуглове, ни о его подвиге.

— Если не слышали, я вам немного расскажу…

Да, какой же все-таки молодец подполковник Воронин: как будто предвидел, что простой боевой эпизод, подобных которому на фронте были тысячи, так пригодится молодому политработнику. Положил перед ним раскрытую подшивку фронтовой газеты и сказал: «Прочитайте статейку, отмеченную красной птичкой, — солдат, о котором написано, служил в нашем полку».

И вот теперь подвиг рядового Безуглова встает перед слушателями группы во всей своей простоте и величии. На первый взгляд воин как будто не совершил ничего особенного. Под минометным и пулеметным огнем исправлял телефонную линию, был трижды ранен, но, верный военной присяге, продолжал выполнять боевой приказ. Срастить последний обрыв солдат не мог — осколком мины ему оторвало кисть правой руки. Тогда он, теряя сознание, зажал концы провода зубами.

— Погиб?! — неожиданно для самого себя воскликнул Клюшкин.

— Нет, не погиб, остался жив. Известно, что из госпиталя он вышел без руки. Товарищи некоторое время поддерживали с ним переписку, а потом она прекратилась.

Кто-то из солдат многозначительно протянул: