Мы — военные - [144]

Арапетян ожидал, что строгий и требовательный старшина сделает ему замечание за нечищеные пуговицы и помятый подворотничок. Однако тот ни слова не сказал о внешнем виде солдата.

— Уединяетесь? — спросил старшина. — Напрасно, напрасно! С друзьями легче любое горе переносится. Через час построение увольняемых в городской отпуск. Почему не готовитесь?

— Не хочется мне, товарищ старшина, в город идти…

— А вы все-таки сходите.

Привыкший никогда и ни в чем не возражать командирам, Арапетян отозвался рассеянно:

— Хорошо…

— Знаете, где я живу?

— Знаю.

— Если будет желание, зайдите, побеседуем.

Старшина хотел еще что-то добавить, но его позвал командир роты, появившийся в полуоткрытых воротах гаража. На полпути старшина оглянулся. Солдат все так же сидел на скамейке, устремив взгляд в пространство.

— Не задерживайтесь, Арапетян, — напомнил старшина.

Сурен неохотно направился в казарму.

В хозяйственном уголке было оживленно. Одни гладили обмундирование, другие надраивали пуговицы, третьи подшивали подворотнички. Приход Арапетяна явно всех обрадовал.

— Тоже в город, Сурен?

— Вот и замечательно!

— Товарищи, и Сурен с нами!

Белокурый, застенчивый солдат Васин вплотную приблизился к Арапетяну и, заикаясь, сказал:

— М-мы, Сурен, по-понимаем твое состояние. Но, з-знаешь, мы всегда с тобою. В-веришь?

— Верю, Алеша, спасибо.

Сурен открыл ящик, в котором хранился запас чистых подворотничков, и начал выбирать, какой получше. Но подворотнички остались с брачком — потертые на сгибах, со взлохмаченными краями, в желтых пятнах.

— Обожди, Сурен! — воскликнул рядовой Коваленко. — Мне же их целую пачку сестра прислала в посылке.

Он принес и подал Арапетяну искрящийся белизной, туго накрахмаленный подворотничок.

— На, пришивай. Впрочем, дай-ка я это сделаю, у меня лучше получается. А ты пока сапоги почисть.

В комнате для чистки обуви Арапетян с такой яростью орудовал щеткой, словно сапоги были виноваты и в его горе, и в том, что он неправильно относился к товарищам, разделявшим с ним это горе. Потом он суконкой начал наводить лоск. Кто-то протянул ему длинный кусок плюша.

— Возьми-ка бархотку, Сурен. Сразу сапоги глянцем заиграют.

Через несколько минут солдаты выстроились в коридоре казармы. Перед строем прохаживался старшина Яремчук и придирчиво осматривал солдат. Он был все такой же спокойный, подтянутый. Глубокие складки лежали около упрямого рта. И снова Арапетяну подумалось, что помимо службы нет, очевидно, иных забот у этого до щепетильности точного человека.

Когда вышли на улицу, Коваленко жестом пригласил друзей подойти к нему поближе. На его подвижном лице отражались восхищение и удивление. Он заговорил вполголоса, будто делясь секретом:

— Смотрю я, товарищи, на нашего старшину и диву даюсь: жена больная, ребятишки малые, а он героем держится!..

— Б-больная? — переспросил Васин.

— Да, говорят, в больнице лежит…

Сообщение о том, что у старшины Яремчука больна жена, привело Арапетяна в недоумение. Как же так? В семье такое несчастье, а он спокойный и бодрый. Видно, черствое сердце у старшины.

Не сговариваясь, солдаты вышли к реке. На противоположном берегу поредевшей листвой золотилась роща. Осенний воздух был прозрачно-хрустален. Товарищи Сурена говорили о родных краях, о вестях из дому, о службе. Арапетян не принимал участия в беседе. Он смотрел на грустный пейзаж и снова думал о своей матери, о старшине Яремчуке, которому и горе нипочем.

Неожиданно для самого себя он признался друзьям:

— Меня старшина домой к себе приглашал.

— Если приглашал, обязательно зайди, — посоветовал Коваленко.

— Что-то не хочется…

— В таком случае пойдем с нами в клуб текстильщиков. Там сегодня концерт самодеятельности. Девчата приглашали.

— Нет, товарищи, на концерт я не пойду.

— Од-дного тебя м-мы не оставим все равно, — решительно заявил Васин.

Еле заметная улыбка признательности тронула губы Сурена.

— Спасибо. Я все-таки навещу старшину.

— В-вот и хорошо. Ребята, п-проводим Сурена.

Все шестеро направились на Садовую улицу, где жил старшина Яремчук. Вот и знакомый серый дом с маленькими, как ласточкины гнезда, балкончиками. Сурен поднялся на второй этаж и нерешительно позвонил. Он не мог себе представить, каков старшина в домашней обстановке, чем он занимается.

Ему открыл сам Яремчук. Без гимнастерки, с засученными по локоть рукавами сиреневой нательной рубашки, в синем фартуке, он не походил на того сурового старшину, каким его знали в роте.

— Молодец, Арапетян, что зашел, — приветливо встретил он солдата. — Я тут кулинарией занялся. Мы ведь с дочками без матери…

Старшая дочка первоклассница Валя за низеньким столиком готовила уроки. Склонив к плечу голову, она старательно выводила что-то в тетрадке. Трехлетняя Маринка раскладывала на коврике разноцветные кубики.

— Я думала, мама пришла, — разочарованно протянула она.

— Ничего, дочка, скоро и мама придет, — заметил Яремчук беспечно-веселым голосом. Он-то знал, что мама придет не скоро.

Широкой ладонью провел по светлым кудряшкам девочки. Подошел к старшей и поправил ей локоток. Затем с кухни принес полную чашку румяных пончиков.

— Давайте, Сурен, с нами чаевничать.