Мы — военные - [108]

Не успевает сойти с трибуны Толя Ветохин, как на ней уже Дзюба.

— Товарищ подполковник! — патетически восклицает он, и смоляной чуб его колышется от благородного негодования. — Не можем мы двигаться вперед без дополнительных моторесурсов! Мне командир роты доверил руководство автокружком. По книжкам и по схемам автомобиль изучили мои слушатели — хоть на первый класс. А практическое вождение? Говорят, автокружок — это дело добровольное, не положено на это дело горючее расходовать. Вот в гараже вся наша практика и проходит. Залезут там солдаты в кабину машины, подержатся за баранку — и ладно. Вот как обстоит у нас дело с освоением смежной специальности. Многие хотели бы иметь у нас права водителя, да не получается — нет практики. Я и сам, наверное, скоро разучусь водить машину. Какой же из меня инструктор по подготовке молодых водителей? Никакой…

Как сговорились подчиненные майора Лыкова: жалоба за жалобой! Даже Анисимов, который на всех собраниях вечно сидел молчуном, — даже он вдруг заговорил. Видно, что страшновато первый раз держать речь, да к тому же при высоких гостях, но держит. Судорожно уцепился Анисимов за края трибуны, словно новичок-шофер за руль, продолговатое лицо его еще более вытянулось.

— Я, конечно, извиняюсь, но у меня тоже есть пожелания, вот какое дело-то…

Не одно, не два, а целая куча пожеланий скопилась у Степана Анисимова. Прежде всего, ему, как планшетисту, по душе, чтобы планшет, отражающий все, что делается на небе, был испещрен маршрутами воздушных целей и данными о каждой цели, чтобы некогда было зевать с карандашом в руках. А то ведь что получается? Вместо того чтобы как следует тренироваться, планшетисты в шахматы играют. Во-вторых, Анисимов хотел бы побыстрее стать радиотелеграфистом. Да разве станешь, если занятия проводятся лишь два раза в неделю и то всего по два часа? Клюшкин хорошо руководит кружком, против него Анисимов не возражает, но ведь у него других дел сколько! Хотели тренироваться самостоятельно — не разрешают: руку, мол, можете сорвать… Надо как-то подумать об этом, иначе пункт об овладении смежными специальностями останется невыполненным. В-третьих, почему бы не организовать в роте изучение мотоцикла? Овладеть им не так трудно, как автомобилем. И мотоцикл, кстати, имеется — стоит в углу гаража под старым брезентом. Оставил о себе память покойный лейтенант Крупеня…

Анисимов замечает, как в недовольно-скорбный пучок стягиваются губы майора Лыкова, и продолжает, словно оправдываясь:

— Лейтенант Крупеня, он что — его теперь нету, а машина осталась вроде беспризорной. Вот оно какое дело-то… А за почтой, к примеру, знаете как быстро можно скатать на мотоцикле? Одним моментом!

Сильные руки Анисимова непроизвольно стискивают край трибуны — за рулем мотоцикла воображает себя Степан. А еще представляется ему в этот миг, как лихо подкатит он к почтовому отделению, как, заслышав треск мотора, поспешно выбежит за порог Маруся-почтарша. «А вот и мы!» — воскликнет Степан браво. Придерживая на шее концы платочка, Маруся спросит: «Степа, неужели это вы приехали на мотоцикле?» — «Конечно я, Марусенька». — «Разве умеете вы?» — «Как видите. Солдат все умеет. Хотите, прокачу?» — «С удовольствием, Степа!»

Видно, рядовой Анисимов излечился от своей «хворобы», если в голове такие мысли, если бледнеющий образ изменницы Зины Романовой стал заслоняться милым образом Маруси-почтарши. Может, потому и набрался Степан смелости выступить с речью.

Майор Лыков был явно расстроен многочисленными жалобами и претензиями выступавших. Еще бы: в передовой роте — и такая уйма недостатков! Переходящее Красное знамя, учрежденное политотделом для вручения лучшему подразделению, теперь, того и жди, уплывет куда-нибудь на сторону, а в лыковскую роту так и не попадет. А кто виноват? Комиссар! Это он, верзила несуразный, подзуживает вытряхивать весь мусор прямо на переднюю линейку. Тоже нашелся мне критик-самобичеватель! Заварил кашу, теперь расхлебывай!.. Какое впечатление останется от роты у Героя Советского Союза Безуглова? Что скажет начальник политотдела? Ругать он, возможно, не станет, чтобы не портить встречу с ветераном, но мягонько все-таки выскажет свое неудовольствие.

Однако подполковник Воронин, как ни удивительно, оставался в преотличнейшем расположении духа. Он с удовольствием повторял, наклоняясь к уху командира роты: «Золотой народ у нас в армии, золотой!»

Когда все высказались, Воронин подсунул под руку Лыкова свою раскрытую записную книжку. Там было написано крупно и четко: «Дозволь, Яков Миронович, и мне слово сказать».

— Разговор у нас получается, товарищи, хороший, — начинает подполковник, поднявшись за столом, и тон его речи такой, словно это не собрание, а дружеская беседа в курилке. — Хороший и полезный. Это же замечательно, когда люди, имея известные успехи, не довольствуются ими, а стремятся захватить новые рубежи! В этом я, товарищи, усматриваю добрую примету. К чему человек стремится, того он и достигнет! Недаром же поется в песне: «Кто хочет, тот добьется, кто ищет, тот всегда найдет!» Особенно отрадно, что вы не страшитесь никаких трудностей на пути к поставленной цели. Да чего там «не страшитесь»! Вы, как я понял, сами ищете эти трудности, чтобы преодолевать их и подниматься все выше по ступенькам боевого совершенствования. Да ведь это и есть, если хотите знать, подступы к подвигу!..