Мы — военные - [10]

— Договорились, товарищ старший лейтенант! — расправил плечи Савицкий.

ПЕЙЗАЖИ ГУРЕВИЧА

Спустившись по лесенке на нижний двор, Алексей Званцев задумался. Куда теперь — в канцелярию роты, где, очевидно, можно застать майора Лыкова, в солдатскую казарму или на квартиру? Разговор с комсомольцами развеял неожиданную хандру. Дождик, который продолжал моросить, показался теперь не таким уж скучным. И воздух так приятно припахивал дымком…

Направляясь в столовую, Званцев по пути оглядывал двор радиотехнической роты, плац, постройки. «Моя рота, мой городок», — с гордостью подумал он.

В дальнем углу двора Алексей заметил одинокую фигурку солдата, сидевшего под навесом. Чем он занимается?

Солдат писал картину. Перед ним на самодельном мольберте стоял небольшой подрамник с натянутым на него холстом. На левой ладони солдата лежала палитра, вырезанная из фанеры. На другой фанерке были разложены тюбики с красками и кисточки.

Художник сидел на низкой раскладной скамеечке спиной к старшему лейтенанту. Он так углубился в работу, что не заметил, как офицер подошел к нему и остановился позади.

На картине был изображен угол казармы с мокрой крышей, серое однотонное небо, корявая сосна на склоне песчаного холма. Дожди и ветер сделали под деревом подкоп, но сосна не сдавалась. Слегка повалившись набок, она продолжала жить и цепко держалась за почву перекрученными корнями. Пониже, у самой казармы, стояло несколько березок с молодыми листочками.

Офицер отметил, что художник подобрал для своего наброска мягкие краски. Особенно поразила Алексея искусная передача мелкой измороси, которую и дождем-то нельзя назвать. Влажный песок — это понятно; мокрый шифер кровли — тоже понятно. Но как сумел солдат изобразить на полотне воздух, насыщенный влагой?

Пейзаж был серенький, но никто не мог бы назвать его грустным. Картина дышала весной, радостным ожиданием солнца, которое должно вот-вот пробиться сквозь тучи.

— Живописью увлекаетесь? — осторожно кашлянув, спросил Званцев.

Солдат вздрогнул и проворно вскочил на ноги. Он оказался совсем маленького роста. Глаза у него были черные, навыкате.

— Так точно, товарищ старший лейтенант! Мое любимое занятие. По должности я планшетист, работал в ночной смене. Товарищи еще спят, а я… тоже вот отдыхаю.

— У вас получается совсем неплохо, — похвалил Алексей. — Вы что же, учились живописи?

— Окончил художественный техникум.

— Удивительно, как вас в полковой клуб не забрали!

— Не знают, потому и не забрали. Я просил майора Лыкова, чтобы он не сообщал обо мне старшему начальству.

— Но почему же?

— Там для души ничего не сделаешь. Заставят писать лозунги разные…

— Лозунги тоже нужны.

— Я понимаю, товарищ старший лейтенант…

— Для оформления своего ротного клуба ничего не писали?

— Как же, писал! Для клуба картины писал, для столовой. Приходилось и копировать, но больше старался с натуры.

— А ну-ка идемте в клуб, покажите свои произведения.

Солдатский клуб помещался под одной крышей с казармой. Он приятно удивил Званцева: для личного состава одной роты такой клуб — просто роскошь! Правда, зрительный зал с рядами простых скамеек узковат, но и солдат не так уж много. Зато фойе клуба довольно просторное. Здесь-то и находилась большая часть полотен рядового Гуревича.

К каждой картине Гуревич давал пояснения. Робость солдата перед незнакомым офицером (он сразу догадался, что это новый замполит) прошла, но держался он пока настороженно.

— На этой картине, товарищ старший лейтенант, показаны планшетисты за работой. Обратите внимание: тот, что в наушниках и с карандашом в руке, соединяет точки двух координат воздушной цели. А вот эту картину я назвал «Радостная весть». Видите, солдат читает письмо, а лицо у него такое довольное…

— Как фамилия этого солдата с письмом?

— Разве это имеет значение?.. Марченко его фамилия, шофером на газике работает.

— Марченко? Это не тот ли, который на вокзале в Долгово скандал учинил?

— Да, тот самый… А что, разве я плохо сделал, что нарисовал его?

Узкая белая рука рядового Гуревича нервно теребила клапан на кармане гимнастерки.

— Что нарисовали вы рядового Марченко, беды нет, — успокоил его Званцев, — но лучше б написать портрет дисциплинированного солдата. У вас Доска отличников есть?

— Есть в комнате политпросветработы.

Комната политпросветработы находилась тут же, в клубе. Стенды и витрины в ней, давным-давно не обновлявшиеся, поблекли, потеряли привлекательность.

— Плохо у нас с наглядной агитацией, товарищ Гуревич. А вот и Доска отличников… Э-э, да она тоже, как видно, не обновлялась со времен царя Гороха!

— Да, — сконфуженно произнес Гуревич, — давно не обновлялась. Многие из тех, кто тут заснят, в запас уволились.

— И в мирном труде давно успели отличиться…

Широко расставив ноги, старший лейтенант стоял перед Доской отличников.

— Нарисованные портреты, пожалуй, лучше фотоснимков, — сказал он.

Гуревич сразу понял намерение офицера и оживился.

— А чем будем исполнять портреты — акварелью, тушью или карандашом?

Званцев рассмеялся.

— Давайте на первый раз карандашом — побыстрее получится.

— Разрешите узнать: сколько портретов?

— Ну, это зависит от того, сколько отличников у нас окажется. Вы сейчас заканчивайте свой пейзаж, а я тем временем посоветуюсь с командиром роты, кого нам поместить на Доску отличников. Договорились?