Мы вдвоем - [37]
Анат же, услышавшая «плакать», резко обернулась, приложила палец к губам и процедила: «Ноа, помолчи».
На входе в больницу охранник с сильным русским акцентом спросил Йонатана, водя по нему металлодетектором: «Есть оружие?» — и Йонатан отрицательно покачал головой.
«Почему меня вы не спрашиваете?» — в шутку заупорствовал Мика. «А что, есть оружие?» — недоуменно переспросил русский. «Нет, но в следующий раз спросите», — ответил Мика. Анат бросила на него недовольный взгляд и поспешила за своими детьми к переполненному лифту, в который с криком «секундочку-секундочку» едва успела втиснуться грузная пожилая женщина. Анат вдруг пришло в голову, что неразумно быть всей семье в больнице, ведь кто-то из них может заразиться здесь чем-то нехорошим, а Йонатану мнилось, что мать не сводит глаз со стоящей рядом с ней одышливой женщины, словно пытаясь угадать, что ее сюда привело, и соизмерить боль от своей беды с ее болью.
Йонатан заметил, что мать как-то особенно напряжена, и предположил, что она боится оставить Идо наедине с ними. Ведь накануне она сообщили им, что договорилась о встрече с доктором Даном Гейблом, который будет свободен и сможет уделить ей внимание как раз во время процедуры Идо.
Когда они доехали до седьмого этажа, Анат практически скомандовала: «Останьтесь в приемной», и Йонатан понял, что ей необходимо с самого начала показать, кто тут главный. Она вместе с Идо поспешно исчезла в одной из дальних палат, а спустя четверть часа вышла и успокоенным тоном сказала: «Можно зайти, — жестом указывая на дверь. С победным и в то же время страдальческим выражением лица добавила: — Сегодня Всевышний нам особенно помог — у нас отдельная палата».
В палате на кровати сидел Идо, а все остальные столпились у окна. Медсестра Данци подошла к нему со словами: «Не хочу мешать, только нужно найти вену, а ты продолжай читать, цадик, продолжай, — и двумя выпрямленными, прижатыми друг к другу пальцами побарабанила по его мягкой руке в поисках подходящей для укола голубоватой жилки. После долгих поисков бестактно пробормотала: — Ребенка столько кололи, что места не осталось», — и позвала более опытного в этом деле медбрата Саида. Но и тому не сразу удалось обнаружить подходящее место для укола, и только через четыре безуспешных попытки, при каждой из которых Идо пытался подавить болезненный вскрик, Саид все же нашел спасительную вену, вставил иглу, и щуплое тельце Идо начало наливаться прозрачной жидкостью, название которой тоже нельзя произносить.
Поглядев секунду на вялую руку младшего брата, Йонатан почувствовал, что задыхается. Ровно как в тот день, когда он впервые решил сдать кровь в желтом вагончике Банка крови, стоявшем на площади перед магазином «Машбир ла-цархан» в центре города. Тогда, сдав кровь, он с испугом ощутил, как в его глазах вверх-вниз хаотично поплыли тысячи черных точек, и понял, что вот-вот упадет, но, к счастью, это заметили и уложили его на кушетку, приговаривая: «Все в порядке, все хорошо, попей воды, попей». Теперь же он вышел из комнаты, оказался в коридоре, увешанном фотографиями (под каждой из них были слова благодарности чудесной команде от близких дорогого покойного), и уставился через окно на дорогу.
Анат не сводила глаз с лица Идо, его постоянно ищущих поддержки глаз, чахлой руки с еще едва заметными волосками. Она насчитала на этой руке восемь следов от уколов. «Как ханукия»[121], — с горечью и болью усмехнулась Анат. Она знала, что хочет вернуть его внутрь себя. Ни перед кем не отчитываться и не оправдываться и уж точно скрыть похищение от Эммануэля. Решительным движением извлечь Идо из тяжелого мира, наступающего на него со всех сторон, и вселить в свою пустующую утробу. Пусть отдохнет там среди того, что ему нужно, и она, только снабдив сына самой необходимой и надежной защитой, снова выпустит в мир.
В повисшей тишине Мика весело обратился к бледному подростку, неподвижно лежавшему на высокой кровати. «Что с тобой случилось? — спросил он. — Что это прилипло к твоей руке?» — Он ткнул пальцем в сторону прозрачного пакета, висевшего на металлическом шесте, из которого мерно поступала в вену бесцветная жидкость. Идо попробовал улыбнуться: «Да, знаешь ли, тут тихо, можно спокойно и без помех учить Мишну».
Йонатан, вернувшийся из коридора, еще больше побледнел и в глупой попытке прийти в себя предложил заняться йогой. «Что-нибудь полезное, что нам показала наставница», — попробовал завлечь он. Мику это насмешило: «Йонатан, некрасиво поддразнивать — как же ему заниматься йогой с трубкой?» Йонатан ответил, что они проделают только дыхательное упражнение, а Идо повелительно произнес: «Ну-ка, начали». Йонатан криво улыбнулся и сказал, что дыхание, которое они будут практиковать, называется «уджайи». «В ходе уджайи мы придаем дыханию мягкий и глубокий звук, — размеренным, низким голосом объяснял он. — Дыхание входит через нос, проходит через ноздри и достигает горла и легких, и получается звук „а-а-а-а“. Мы хотим ощутить воздух, провести его к тому внутреннему органу, который выбрали. Нужно дать воздуху побыть в этом органе, очистить его изнутри, затем выдохнуть его тем же путем, каким он прибыл. А теперь немного прижимаем подбородок, мысленно удлиняем затылок, чтобы воздух проходил по нему».
Может ли обычная командировка в провинциальный город перевернуть жизнь человека из мегаполиса? Именно так произошло с героем повести Михаила Сегала Дмитрием, который уже давно живет в Москве, работает на руководящей должности в международной компании и тщательно оберегает личные границы. Но за внешне благополучной и предсказуемой жизнью сквозит холодок кафкианского абсурда, от которого Дмитрий пытается защититься повседневными ритуалами и образом солидного человека. Неожиданное знакомство с молодой девушкой, дочерью бывшего однокурсника вовлекает его в опасное пространство чувств, к которым он не был готов.
В небольшом городке на севере России цепочка из незначительных, вроде бы, событий приводит к планетарной катастрофе. От авторов бестселлера "Красный бубен".
Какова природа удовольствия? Стоит ли поддаваться страсти? Грешно ли наслаждаться пороком, и что есть добро, если все захватывающие и увлекательные вещи проходят по разряду зла? В исповеди «О моем падении» (1939) Марсель Жуандо размышлял о любви, которую общество считает предосудительной. Тогда он называл себя «грешником», но вскоре его взгляд на то, что приносит наслаждение, изменился. «Для меня зачастую нет разницы между людьми и деревьями. Нежнее, чем к фруктам, свисающим с ветвей, я отношусь лишь к тем, что раскачиваются над моим Желанием».
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
Повесть Израиля Меттера «Пятый угол» была написана в 1967 году, переводилась на основные европейские языки, но в СССР впервые без цензурных изъятий вышла только в годы перестройки. После этого она была удостоена итальянской премии «Гринцана Кавур». Повесть охватывает двадцать лет жизни главного героя — типичного советского еврея, загнанного сталинским режимом в «пятый угол».
В книгу, составленную Асаром Эппелем, вошли рассказы, посвященные жизни российских евреев. Среди авторов сборника Василий Аксенов, Сергей Довлатов, Людмила Петрушевская, Алексей Варламов, Сергей Юрский… Всех их — при большом разнообразии творческих методов — объединяет пристальное внимание к внутреннему миру человека, тонкое чувство стиля, талант рассказчика.
Впервые на русском языке выходит самый знаменитый роман ведущего израильского прозаика Меира Шалева. Эта книга о том поколении евреев, которое пришло из России в Палестину и превратило ее пески и болота в цветущую страну, Эрец-Исраэль. В мастерски выстроенном повествовании трагедия переплетена с иронией, русская любовь с горьким еврейским юмором, поэтический миф с грубой правдой тяжелого труда. История обитателей маленькой долины, отвоеванной у природы, вмещает огромный мир страсти и тоски, надежд и страданий, верности и боли.«Русский роман» — третье произведение Шалева, вышедшее в издательстве «Текст», после «Библии сегодня» (2000) и «В доме своем в пустыне…» (2005).
Роман «Свежо предание» — из разряда тех книг, которым пророчили публикацию лишь «через двести-триста лет». На этом параллели с «Жизнью и судьбой» Василия Гроссмана не заканчиваются: с разницей в год — тот же «Новый мир», тот же Твардовский, тот же сейф… Эпопея Гроссмана была напечатана за границей через 19 лет, в России — через 27. Роман И. Грековой увидел свет через 33 года (на родине — через 35 лет), к счастью, при жизни автора. В нем Елена Вентцель, русская женщина с немецкой фамилией, коснулась невозможного, для своего времени непроизносимого: сталинского антисемитизма.