Мы умели верить - [92]

Она зашла в «La Rotonde», то заведение, о котором рассказывала тетя Нора, то самое, где, если Фиона ничего не путала, Ранко Новак сошел с ума. Или это был Модильяни? Так или иначе, она села внутри, в тепле, и заказала soupe à l’oignon gratinée[96], отметив с досадой, как много слышит английской речи. Здесь не было ни потрепанных, нетрезвых художников, ни моделей, пьющих абсент, ни великих поэтов-изгнанников.

Хотя, откуда ей знать? Может, они роились вон за тем столиком в углу.

Как-то раз она спросила Нору, встречала ли она Хемингуэя, и Нора сказала: «Если и встречала, он не произвел на меня впечатления».

Впрочем, она полагала, что за прошедшие десятилетия авангард сменил место тусовки.

Было странно представить, что это то самое место, где Ранко Новак лишился рассудка. Все здесь было таким теплым, красным и волшебным, и суп так хорош.

Но если ты страдаешь, ты будешь страдать всюду. Она знала это по себе: как можно умирать с голоду на застолье, как можно рыдать на самой смешной комедии.

Официант спросил, не желает ли она десерта. Но вместо десерта она заказала вторую тарелку супа, того же самого.

1986

Когда галерея закрылась, Йель почистил зубы в туалете. Он снова побрился, чтобы иметь с утра нормальный вид, и сменил рубашку. Свои вещи он оставил под столом.

Эванстон был не такой городок, где заведения открыты до утра, и Йель подумал, что у него больше шансов в Чикаго, так что он сел в надземку и поехал в город. Он решил зависнуть где-нибудь в южной части Кларк-стрит, где меньше вероятность наткнуться на Чарли. Он начал с «Ближнего круга», который не подавал признаков жизни, а затем направился в «Щечки», проверить, на месте ли смазливый лысый бармен. Не дойдя одного квартала, он увидел перед собой спину Билла Линдси, шагавшего по тротуару своей размашистой походкой. Йель замер и решил дать задний ход, но Билл оглянулся и, увидев Йеля, окликнул его, так сильно замахав рукой, что Йель не мог сделать вид, что не заметил.

Когда Йель поравнялся с ним, Билл сказал:

– Ты живешь неподалеку, да? Я не очень ориентируюсь в этом районе.

– Чуть севернее.

– Что ж, это счастливое совпадение! У меня кое-что в машине, что я забыл принести на работу сегодня. Тебя это приведет в восторг.

И Йель пошел за Биллом к его «бьюику», к тому, в котором они, втроем с Романом, триумфально вернулись из Висконсина. Билл припарковался перед самыми «Щечками». Он совсем не выглядел смущенным, только говорил более бегло.

– Смотри! – сказал он, сунув Йелю большущую книгу.

Йель положил ее на капот.

«Pascin: Catalogue raisonné: Peintures, aquarelles, pastels, dessins»[97]. Второй том.

– Страница шестьдесят, – сказал Билл. – Скажи, что видишь.

– Ох.

Женщина на стуле, светлые волосы, разделенные пробором набок, с плеч спадает ночнушка, ложбинка на коленях. Поза была точно такой же, как у Норы на предполагаемом этюде Паскина. И то же лицо. Единственное отличие состояло в том, что здесь она была одета.

– Это потрясающе, – сказал Йель.

Он чуть не рассмеялся. От того, что его удача улыбалась ему только на работе.

– Я могу спросить ее об этом, – сказал Йель. – Я могу взять это к ней.

– Что я от тебя хочу – до того, как ты соберешь все ее истории, и я знаю, она тоже хочет этого – это выяснить, может ли она вспомнить, какие картины могли быть написаны по тем эскизам. Потому что эта, к примеру – эта, Йель, в музее д’Орсе! Может, они проявят интерес к нашему эскизу, понимаешь? Выставят рядом с подлинником. Не в смысле продать, – сказал он, увидев, как Йель изменился в лице, – а по заему или обмену. Я могу передать с тобой каталоги в Висконсин. Конечно, нет каталога Эбютерн или Сергея как-там-его. Как и Ранко Новака, ха! Но мы нагрузим твой багажник книгами.

– И ты уверен, что не хочешь поехать?

– У меня столько дел с полароидами.

Выставка полароидов должна была открыться не раньше августа, но Билл имел дело с заемными работами Энсела Адамса и Уокера Эванса, и каждый раз, как он говорил о выставке, он заламывал руки в отчаянии.

– Я хочу, чтобы ты вернулся туда как можно скорее. Вместе с Романом. Он превосходный экземпляр, да?

Йель не представлял, что на это можно сказать.

– Он, похоже, быстро учится, – сказал Йель.

Садясь в машину, Билл ему подмигнул.

Йель устроился на барном табурете в самом темном углу «Щечек» и, оторвав ноги от липкого пола, заказал «Манхэттен». Здесь можно было надежно провести время, это место не закроется до четырех, и он то и дело замечал смутно знакомые лица: регистратора из стоматологии на Бродвее, известной среди геев, бывшего парня Катсу Татами, высокого канадца, по которому одно время сох Нико. По щеке у него расползалась лиловая сыпь. К Йелю подошли поздороваться один из прежних сотрудников Чарли и знакомый Джулиана по театру, который играл Фортинбраса в «Гамлете». Для понедельника было на удивление многолюдно; казалось, всех их созывал какой-то ультразвуковой сигнал. Смазливого бармена не было, но тот, что сегодня работал, щедро наливал. Сумрачный красавец в рваной футболке, он кинул Йелю на колени спичечный коробок, на котором был написан телефонный номер. Йель вдруг понял, что он теперь, по сути, без пары, что он мог бы пойти к кому-нибудь домой, и у него была бы теплая постель и душ, он мог бы отвлечься. Проблема в том, что он, похоже, забыл, как флиртовать. Он слишком долго этого не делал. А кроме того, у него из головы не шли микробы и биологические жидкости. Весь бар казался ему гигантской чашкой Петри