Мы с Санькой — артиллеристы... - [22]

После физзарядки по дороге в казарму мы снова смогли с Санькой перекинуться словечком-другим. Это уже насчёт Юрки. Если его не временно, а навсегда поставили нами командовать, то будет нам с Санькой не служба, а малина. Всё же как ни говори, а свой человек: на одной улице выросли, на одни гулянки ходили. Неважно, что мы танцевали только «Сербиянку», а он и в вальсе крутился в какую угодно сторону. И тут уж как ни крути, а будет нам облегчение.

И наши светлые надежды сбылись в тот же день. Намного загодя до обеда батарею уже который раз построили снова. Прошёл слух, что нас разделят на взводы и тогда, кроме подполковника, над нами будет ещё уйма нового начальства. Мы с Санькой стали рядом, чтобы попасть в один взвод. Думалось, что нас так и делить будут, как стоим — отсюда и до сих пор.

Подполковник Асташевский появился в казарме на делёж не один, а в окружении целой свиты офицерства. С ним были два майора и два капитана. После команды «вольно» подполковник объявил, что это будут наши командиры взводов, и попросил их любить и ценить. Они нас будут непосредственно воспитывать, они нас выведут в люди. Затем нас перестроили по ранжиру. Гражданский человек, разумеется, не знает, что это за штука, так я скажу. Ранжир — это когда во главе строя стоят дылды высотой с каланчу, а в хвосте — заморыши коту под пяту; а потом, если от макушки каланчи протянуть воображаемый шнур до макушки последнего недоростка, то все головы в строю должны быть, словно под линейку. Вот тогда строй будет строем, а не как забор с неровными досками. Долго нас перестраивали, чтобы добиться ранжира, ведь шнура же на самом деле не было, а всё на глаз. Нас с Санькой переставляли раз пять: то между нами попадутся высокие, то низкие. В итоге мы оказались друг от друга чёрт знает где. Видимо, лопнули наши надежды быть в одном взводе.

Наконец начальство в охоту наранжирилось. Подполковник не один раз критически осмотрел строй с обоих концов, или по-нашему, по-военному — флангов — и не нашёл, к чему придраться. Если чья голова немного и портила прямую линию, то урезать же не будешь. Вот только теперь майоры и капитаны отчислили каждый себе по порядку, не выбирая, по двадцать пять человек и начали их записывать в свои блокноты.

Мы с Санькой попали всё же к одному командиру: разница в высоте у нас оказалась не такой и большой — я выше друга всего на голову. Вот только с командиром взвода нам немного не повезло. В других взводах командиры — смотреть любо, все из себя офицеры — ничего не скажешь, особенно в первом взводе, где собрались хлопцы гвардейского роста. У них и майор высокий, статный, чёрные волосы — волной, и голос громовитый. А наш капитан Захаров, как он нам только что назвался, и лысоватый, и рябоватый, и в очках, губы толстые, словно коржи. Но какая печаль — нам с ним не целоваться, лишь бы не очень строгий был. Вызывая по фамилии, он к каждому из нас пристально присматривался через стёклышки очков и то вздохнёт, то морщится. Чем-то мы ему не нравимся, и скорее всего — своим ростом. Досталась капитану одна мелочь согласно тому самому ранжиру. Видимо, смотрит и думает: ну, шкеты!

Когда офицеры справились с перепиской и перекличкой, я думал, что уже больше интересного и неожиданного ничего не будет. Комбат есть, командиры взводов есть — начальства по уши, только слушайся. Но тут оно только и начало прямо на глазах размножаться. Офицеры выстроились в строй каждый во главе своего взвода, а подполковник как грянет команду «Смирно», аж стёкла в казарме зазвенели.

— Слушай приказ!

Приказ был начальника училища. Наверное, поэтому подполковник читал его так громко, подчёркивая каждое слово, чтобы не пролетело мимо наших ушей, сам стоял, словно статуя, не раскачивался и не шатался. Приказ же генеральский, и вместе с приказом здесь как бы присутствовал и сам генерал. У меня, по крайней мере было такое ощущение. Вот и дожился я наконец до того, что стою в настоящем строю, а не с подлюбскими хлопчиками на заливном лугу, который зарос репейником и крапивой; и читают мне приказ настоящего генерала, а не выдуманного нами, самозваного Чапаева в лице Саньки. Тут забудешь, что нужно и дышать.

А из приказа так и сыплются должности и звания: воспитанника выпускного курса Колдобу назначить старшиной батареи и присвоить ему звание — старшина; воспитанника Пятаченко назначить помощником командира взвода и присвоить ему звание — сержант. Новоиспечённое начальство выходит из строя, чтобы все его видели, и стоит, словно аршин проглотив. Аж не верится, что минуту назад это были обычные смертные, как и все мы, а теперь они имеют над нами власть, данную им самим генералом. Да сколько их! Я подсчитал, что двенадцать. Но самое удивительное не в этом. Самое неожиданное и удивительное в том, что перед строем стоит и Санька Маковей — командир отделения, а по званию — ефрейтор. Для меня это — словно гром с ясного неба. Когда и как он успел выслужиться? Разница же между моей и его выслугой всего три дня — на столько позже меня приняли в училище из-за той проклятой двойки, и он уже — на тебе — ефрейтор. Я человек не завистливый, не карьерист, а тут обидно.