Мы погибнем вчера - [35]

– Сам ты… Вольфганг Вольдемарович Моцартов.

– Кстати, Вы с немчиком тем, контуженным чего сделали? – перебила их перепалку Маргарита.

– Да к кровати привязали в доме, где у них лежбище было. Не с собой же тащить. Фрицы придут – заберут.

Дед умолчал, что он пристроил между ног немца эфку, а через ее кольцо протянул веревочку, закрепленную на дверной ручке. Двери-то у нас – наружу открываются. Сей хитрый ход подсказал ему, как ни забавно, Андрей.

– Ладно, Ёж, сбегай за Костей. Пусть поест – задание ему дадим потом. Боевое. Сходит до села, посмотрит – чего там и как, – сказал Кирьян Василич.

– Может мне лучше? – сказал Валера.

– Куда ты со своей ногой-то? Ежели бежать придется?

– Ранили? – сочувственно спросила Рита.

– Нее… Я еще в институте учился. В футбол играли. А я голкипером был. Помню удар в рамку по низу. Я бросился и почему-то ногами вперед. Надо бы руками, а я – нет. И лечу. Время медленным таким стало, я только мяч и вижу. И еще вижу как слева их центрфорвард ногой вперед, а справа наш хавбек. И тоже ногой. Я первым успел – мяч выбил, и тут они мне бутсами оба в берцовую – каааак врезали! Попали в ногу, а искры из глаз. Странно. Сначала не понял – достоял в воротах. А после свистка упал и встать не могу.

– Выиграли? – спросил собирающийся Еж.

– Ничья. Два-два. Мы курс на курс играли. Чемпионат факультета. Вот с тех пор и хромаю. В армию даже не взяли. Одно не понимаю – как играл пятнадцать минут? Потом оказалось, что сложный перелом со смещением, – погладил ногу доктор Валера.

– Сила духа. – Вздохнул дед Кирьян. – Помню на гражданской мы Ростов брали. Нас тысяча, а их полный город…

– Интервенты? – остановился Ёж уже уходивший в лес.

– Боец Ежов! – Рявкнул Богатырев. – Кррррыыгом! Бегооооом… Марш!

Ёж повернулся и убежал. Но его тихий матюк дед все равно услышал и погрозил ему вслед кулаком. А потом вздохнул и продолжил:

– Интервенты… Да… Жиды кругом были. Русские жиды, еврейские, латышские и даже китайские… Одни интервенты кругом. И все нехристи… Тяжелое время было. Смутное.

– Так вы, Кирьян Василич, за белых воевали?

– Так я и сейчас за них воюю. Не за красных же.

– Странная логика у вас…

– А чего странная? Немцы вона тоже под красным флагом нынче ходят. Русский человек все равно к белому тянется. К чистому да светлому. Ежели он русский, конечно.

– А что, еврей – не человек, что ли?

– Почему не человек? Еврей – человек. И немец человек. Только он человеком является, пока дома не сжигает и детей не убивает. Иначе он жидом становится.

– Как это?

– Ну, жид ведь откуда пошло? От Иуды! А Иуда чего сделал? Христа убить хотел. Вот, который Бога убить не хочет – тот человек и мне его нация не важна.

– А как же можно Бога-то убить?

– Никак не можно. Не можно, а хочется. А ведь Бог-то в каждом из нас светится. Вот и убивают людей, чтобы до Бога добраться. А кто против Христа – тот и есть Антихрист.

– Так ведь и Вы, дедушка убиваете.

– И я, Маргарита, и я. И ты вчера. Значит, между тобой и Танькой той, разницы нет? Она каждое утро по тридцать – что ли? – человек убивала. И ты ее. Она для удовольствия. А ты для чего?

Рита промолчала. В памяти ее снова всплыла черная лужа, густо растекавшаяся по полу, заливавшая каждую трещинку в досках.

Она и винтовку-то у Ежа выпросила тогда, чтобы не вспоминать этот глухой звук удара затылком об пол. Заглушить пыталась. Только виду не показывала. Боялась показать страх…

С другой стороны, как бы она – Маргарита Малых – обычный педагог из Дома детского творчества, ведущая фотокружок для школьников двадцать первого века – как бы она повела себя в это ситуации? Когда ты голодная и уставшая, брошенная и никому не нужная попадаешь в руки немцам – и они предлагают тебе на выбор. Или убить или быть убитой. Страшно? Незнакомо… И даже знать не хочется…

– Какое число сегодня? – неожиданно спросила она.

– Так вроде девятое. А что? – подал голос Валера.

– День Победы сегодня. Будущей. Скажите мне, Кирьян Васильевич, вот еще пару месяцев и генерал советский немцам сдастся. Власов Андрей Андреевич. В окружение он попал. Любанская, так называемая, операция. Пытались блокаду Ленинграда прорвать. И сами в мешок попали. Дело не в этом. А в том, что он стал с немцами сотрудничать. Армию организовали. Русскую Освободительную. С трехцветным флагом.

Дед попытался сказать что-то, но Рита остановила его:

– А некоторые бывшие белогвардейцы тоже стали против России… против коммунистов воевать. Краснов, Шкуро… Краснов даже официально обратился к белогвардейцам. Что, мол, эта война не против России, а против большевиков и атеистов, торгующих русской кровью. И Бога призвал Гитлеру помочь. Сравнил его даже с царем Александром Первым.

– С императором, – поправил дед.

– Ну, с императором…

– Не нукай. Между императором и царем, наверно, есть разница?

– Какая?

– Сама думай. И вот что я тебе скажу. Краснов всегда под немцев ложился. А Шкуре лишь бы шашкой помахать. Чем они закончили-то?

– Повесили…

– И хрен с имя… А генерал Деникин, Антон Иванович, что сказал?

– Ну… Вроде не поддержал.

– Флаг, говоришь… Флаг – это флаг. Он больше жизни, но меньше веры. Ежели под моим флагом и без спросу в мой дом они войдут – я винтовку все равно возьму.