Мы — можем! - [32]

И все же бурное ликование постепенно сменялось недовольством. Как ни странно, это недовольство разделяли сизоносые представители нашего московского начальства. Мы узнали, что и пожар тушили не так, и пьянству предавались несвоевременно, и отчитываться правильно не умеем.

Последнее верно.

Наше командование не может показать товар лицом. Если бы эту операцию провели одесситы, наверняка не один из них был бы награжден орденом, а саму операцию изучали бы несколько лет как пример профессионального мастерства и героизма. Мы удовольствовались спасательным вознаграждением и некоторыми моральными ушибами. Я не плачусь, но, к сожалению, спасатели нередко попадают из огня в полымя на берегу после удачно проведенной операции. К этому начинаешь привыкать, также как к буйству морской стихии и слабости нашей техники…

…Новая операция была необычной.

Это звучит тавтологией. Двух похожих операций не бывает. Каждая новая аварийно-спасательная операция существенно отличается от выполненных ранее.  Нередко нам приходится заниматься вообще не своим делом. По традиции нам подсовывают все необычные дела. Наше начальство пробует их резонно отфутболить на том основании, что это, мол, не наша вахта.  Тогда просители бьют челом более высокому начальству. Высокое начальство мудро решает: вахта, конечно, не ваша, но у других вообще нет опыта действий в нетривиальных условиях. Посему будете главным ответственным исполнителем, а что нужно вам в помощь — обеспечим.

Начальству нельзя отказать в логике.

Да и вообще отказывать начальству не принято.

Так было и в этот раз.

Но не только в нетипичности работы заключалась необычность этой операции.

За два года до того большое греческое судно вылезло с ходу на камни у острова Сааремаа. Эту историю нужно рассказывать отдельно. Тогда в неравной борьбе с декабрьскими штормами нам  удалось только снять экипаж. Судно осталось на камнях. Место, где этот грек нашел себе последний приют, открыто с трех сторон моря. Именно с тех сторон, откуда приходят чаще всего злые шторма. В отсеках судна было около трехсот тонн мазута и примерно столько же — дизельного топлива и масел. Часть нефтепродуктов в затопленном машинном отделении толстым слоем плавала на поверхности воды, часть оставалась в танках. Никто не мог сказать, каким штормом корпус будет разломан, когда разольется топливо. Но было ясно, что когда-нибудь такой момент настанет.

А прибрежные воды Моонзундского архипелага представляют собой заповедник. Здесь в прозрачной воде пролетают серебряные стрелы редких рыбин. У берегов пасутся стаи диких гусей. Семьями плавают лебеди. Царственно белые — он и она, и несколько серых комочков — детеныши.  Пройдет время и, как уверяет старик Андерсен,  эти серые нескладеныши тоже станут величавыми белыми птицами.

Но, если пойдет мазут, не станут.

Никогда.

Много птицы и рыбы погибнет в бухтах, и прибой отрыгнет на прибрежные пески липкую вонючую черноту.

Чтобы этого не случилось, угрозу надо ликвидировать. Снять с грека топливо и замазученную воду. Для этого нужен танкер, мореходный, но с очень умеренной осадкой. В лабиринте каменных банок работать неуютно и даже опасно.  В случае шторма до ближайшего укрытия бежать далековато.

Были и другие проблемы. Уйма проблем. Однако дело надо было сделать.

Начали помаленьку.  Подобрали танкер, который по своим техническим данным подходил для этой работы. Подготовили аварийную партию и технику. Жить предполагалось на острове. Эстонский рыболовецкий колхоз брался обеспечить нас заботами, кровом и мотоботом для сообщения с аварийным судном.

План операции был простой.

Аварийное судно и спецтехника готовится к откачке.  По готовности и только в хорошую погоду подходит танкер. Все, что можно откачать, откачиваем. Что не удастся откачать — сжечь в отсеках. В этой операции мы выбирали огонь себе в союзники.

Нас поселили на береговом хуторе, спрятанном в буйной зелени. Шел июль — вершина лета. Солнечный приветливый июль. Все вокруг цвело и радовалось.  Теплый ветер гнал пахучие волны эфира. Запах нагретой березовой листвы сменялся сладким ароматом медуницы. Потом подходила терпкая можжевеловая волна.

У дороги  пахло зверобоем и валерианой, а с моря веяло свежей солью и водорослями.         В таких условиях мы еще не работали. Привычные к зимней стуже и слепому бешенству осенних штормов, не избалованные теплом и покоем, мы потеряли чувство реальности происходящего. Жили, как во сне, в этом зеленом раю.

Утренние купания в море, обеды во дворе под раскидистым дубом, и, вершина  блаженства — деревенская баня! Веники на любой вкус произрастали рядом. На всю страну славилось (и недаром) местное островное пиво. Рыба ловилась неправдоподобно удачливо. Правда, нас сразу предупредили, чтобы мы не ходили по траве босиком. На острове в изобилии водились гадюки. Редкий день обходился без встречи с ними. Но, как известно, змеи были и в раю.

После завтрака мы отправлялись на аварийное судно. На пирсе уже сидел меднолицый моторист из местных рыбаков. Он внимательно выслушивал задание, энергично кивая головой, затем заводил мотор и отдавал концы. Вскоре выяснилось, что по-русски он почти ничего не понимает. Из озорства я попробовал объясняться с ним по-английски. Результат был тот же самый. Невозмутимый островитянин внимательно выслушивал инструктаж, кивая и сдержанно улыбаясь. Никто не был виноват в том, что я не владел эстонским языком. Тем не менее, наше сотрудничество было плодотворным, так как при работающем двигателе можно было с одинаковым результатом говорить на любом языке. Оставался понятный всем язык жестов, и все становилось на свои места.