MW-12-13 - [20]
- И не стану, но хочу лишь спросить, существует какая-либо математическая формула или физический закон, в котором любовь учитывалась бы в числителе или знаменателе?
- Математика и физика любовью не занимаются, у них другие боги.
- Тогда и вы не советуйте мне заниматься ни математикой, ни физикой, ибо это и не мои боги! Вы лишь теряете время, в какую бы сторону не бежали! Я ничего вам не должен, поскольку вы не можете излечить меня. Я вам не верю!
Тогда Врач стиснул кулаки, и ты услыхал хруст костей; дыхание же его сделалось тяжелым и хриплым.
- Я могу наказать тебя за непочтительность, наглец, ты сам того пожелал! – произнес он, с трудом выбирая выражения. – Ладно, ты будешь излечен! Пошли, я покажу тебе тебя самого, когда тебя уже коснется темное могущество старости, которая вырывает зубы, делает кожу морщинистой и сыплет соль пустыни на волосы. Ложь – великое лекарство, но когда оно не действует, излечить может только правда, хотя это средство чрезвычайное горькое! Я открою тебе ту сторону правды, которую ты еще не знаешь…
Вы вновь погрузились в пропасть коридора, а из невидимых динамиков в твои уши сочился мелодичный шепот:
"Той правды стороны
сынок ты можешь и не видеть
царь глаз своих синих
в блестящем юности краю
что не исполняются деяния
под крышею бессмысленных небес
невинности и вины
ибо прежде чем попытаешься что сделать
жесты даже сердца или мыслей
вроде праха умерших
в темноте плутающие
собранные вместе и разбегающиеся
добра и зла два пути
по которым добираешься до кончины самой
вдоль моря напирающего
царь сердца своего в слепые дни
взлетают незаметно как дыханье (…)
и до начала всех цветов
растений и зверей
воды и света неба и земли
опустошены будут прежде чем успеешь
и все твои деянья и слова
любая правда или ложь
все умирают в той любви которую не осуждают"[4]
Встав на пороге пятой двери, ты увидал старца с книжкой на коленях, сидящего за столом, на котором догорала свеча в небольшом светильнике. Глаза у него закрыты, открытые уста хватают воздух, словно рот умирающего, на подпираемом же рукою лице рисуется та невысказанная внутренняя боль, которую Вильгельм Рейх называл "эмоциональной мукой". Рядом стоит молоденькая девочка и протягивает к нему руку, как бы желая утешить, вторую же руку она держит поднятой вверх, как бы пытаясь что-то объяснить. "Старец и ангел". Картина Жоржа де Ла Тура из музея в Нанте.
- Это ты у конца пути, - сказал Врач. – Эта девушка – посланный Богом ангел, чтобы утешить тебя в страдании. А страдаешь ты, потому что не можешь вспомнить ту женщину, ты не помнишь ни ее лица, ни имени, ничего! Свеча, которую ты зажег, потому что электростанция отключила свет, напомнила тебе ту самую свечу, и ничего более. Вот твоя правда. Я говорил тебе – ты будешь излечен! Тебя вылечит время, эта всепожирающая свинья, и ты станешь калекой. Ибо излечение, о котором ты сегодня мечтаешь, и будет твоим увечьем.
У тебя зашумело в голове, и в мыслях пробежало далекое эхо строф Пушкина: "и я забыл твой голос нежный, твои небесные черты…". Врач же закончил:
- Тебя же ограбят от памяти и от всех волнений. Сейчас ты уже знаешь об этом, но даже зная это, уже ничего не изменишь и не задержишь в себе, все это сгорит, словно эта вот свеча, и исчезнет. Ты обречен!
Он поглядел тебе в лицо, ты же с ненавистью посмотрел в его лицо.
- Или к черту!… - процедил ты сквозь зубы и развернулся на месте.
По склону ты спускался будто лунатик. Наступала ночь. Пляж опустел и теперь блестел серебристыми рикошетами лунного сияния. Запоздавшие прохожие спешили по бульвару в собственные дома. Тебе казалось, что у них нет тел, и что по улицам прогуливаются пустые внутри костюмы, словно в "Человеке-невидимке". На самом краю помоста сидел, съежившись, дикарь Того.
Море было гладким, будто человеческая щека. Издалека донесся хриплый голос сирены корабля, плывущего еще без сожранных временем навигационных огней. Ты решил, а точнее, постановила твоя ненависть, что сделаешь все наперекор, на злость Врачу и докажешь, что он ошибся. У тебя не возникло и мысли, что, возможно, он напоил тебя эти упрямством именно для этого (каким же великим гением был этот человек, если так просто ему удалось этого достичь!). Ты пытался заставить свою память дать клятву, что она не сворует имеющегося у тебя сокровища. Ты и сам клялся… Друг мой, присяга – это всего лишь напыщенность, ничего более. Но ты об этом не знал. Ты запрограммировал перфорированную ленту для тех ячеек своего мозга, в которых проживает прошлое, оживляемое импульсами, идущими по проводам, соединяющим память с сердцем. Каждое отверстие этой ленты содержала один сигнал, звучащий словно орган. Там была свеча в темной комнате. Монументальный парк под снегом. Вымерший после полуночи город. Прогулка. Несколько странных камушков. Какая-то пластинка. Письмо, написанное на клочке бумаги. И та девушка со светлыми волосами со старинного медальона в Ла Рошели, которую обнаружил наяву будто самый прекрасный сон. Когда ты в самый последний раз прощался с ней, она сказала:
