MW-12-13 - [17]

Я знаю это место. Там нет города с его бездушным могуществом автоматов, настырным говором и ря­дами черных лимузинов, что мчат бессмысленно, везя человеческие подлости; здесь нет фальшивой музыки, шулеров и биржевиков, продающих чувства оптом и в розницу; нет громадных домов и крупных преступлений; здесь нет импонирующих символов богатства, которое никого не может одарить истинной свободой и внутрен­ним покоем, потому что желает перемолоть всю людскую душу. Зато там имеется одинокое дерево над зали­вом, над которым повисли звуки брошенной гитары; голубые, зевающие облака вздымаются над вершинами виднеющихся вдалеке скал, и лишь иногда дикий издевательский смех смешивается с воем сирены старого па­рохода, стыдя тем самым небо, оно же на краткое мгновение свертывается и краснеет по краям словно лист по­дожженной кальки. Острые раковины, пустые футляры чего-то, что было бесповоротным, ранят пальцы ног, погруженных в приливной волне, и отдают морю капельки крови, подкармливая его еще большей мудростью. Заржавевшая цепь оплетает деревянные столбики помоста, служащий для того, чтобы развешивать рыбацкие сети и дырявые буи, и там же есть мой знакомый, папуас Того, погруженный в тишину собственных мыслей, полуслепой после стольких лет жизни…

Когда ты шел туда, ласковый ветер, дующий от горизонта, начал дрожать, вибрировать все более и бо­лее пронзительно, только это его веселье балансировало на грани плача. Ты никак не мог понять, что ему, ветру, нужно, хочет ли он, чтобы ты вернулся, или же, наоборот, подталкивает в направлении гигантского зда­ния больницы на склоне холма, что вздымается над рыбацким портом. Каменные ступени, вьющиеся спиралью вокруг горы, были протерты стекающим по ни узеньким ручейком, который прорезал углубления на их краях. Потом ты остановился перед обширной стеклянной пластиной, как бы погруженной в бледном лунном сиянии. Две ее плоскости бесшумно раздвинулись, открывая вид на бесконечный коридор. Всего лишь двери…

Ты шел по металлическому полу в абсолютной тишине, как бы ступая босыми ногами по облакам, и тебе казалось, что ты несешь с собой все это огромное строение, легонькое будто пушинка. В какое-то мгнове­ние перед тобой, словно привидение, появился человек в белых одеждах и с капюшоном, закрывающим лицо; он был одновременно похож на монаха и на бедуина. Лицо его заслоняла глубокая тень, не позволяющая узнать черты; ты видел лишь глаза – неестественно огромные и блестящие, глаза бывшего фанатика, который пережил многое и достиг наивысшего посвящения, того неземного покоя, который позволяет быть арбитром для других.

- Приветствую тебя, - прошептал этот человек, - будь гостем в доме моем. Возможно, мне удастся тебе помочь.

- Откуда ты знаешь, что мне нужна помощь?! – вскрикнул ты раздраженно, но крик твой прозвучал тихим стоном, его высокие тона были поглощены разреженным воздухом коридора, колеблющимися стенами и невидимым потолком, после чего угасли, теряя свою энергию и силу.

Мужчина в белом усмехнулся. Ты этой усмешки не видел, но выразительно почувствовал ее, как будто он коснулся тебя губами.

- Человек, не требующий помощи, является богом, - мягко возразил он, - ты же не бог. В помощи нуждает­ся каждый, если же помощь ему не нужна, его вообще не существует. Но сюда приходят лечиться только те, кто больше всего нуждаются в ней.

- Сколько стоит лечение?

- Все. А теперь иди за мной.

Он повернулся и начал удаляться, и спина этого человека притягивала тебя, словно магнит. Вы шли долго, так долго, что концы коридора сомкнулись в точечки, похожие на головки шпилек, после чего совер­шенно исчезли. Ты неожиданно остановился, а он услышал это и в удивлении повернулся.

- Кто вы такой? – спросил ты.

- Я Врач. Почему ты остановился?

- Ты даже не спросил, что меня мучает, и чего я желаю.

- Ты желаешь улыбки на дне сердца своего, когда остаешься один, и когда никто не отвечает тебе из темноты.

- И вы можете этого добиться?

- Не знаю. Немного есть болезней хуже любви, заколдованной в воспоминании. Иногда подобной улыбки нужно ждать лет десять, а то и больше, только у времени бывают свои странные капризы… Время тоже может болеть, и тогда оно приходит лечиться ко мне. Там, куда мы идем, имеется столько различных реаль­ностей, что у тебя имеется шанс на выздоровление.

И снова вы шли по широкому шоссе коридора, пока не пришли к небольшой двери в стене, которую он отворил. Ты остановился на пороге. Перед тобой расстилался вид на зеленую котловину, посреди которой текла могучая река. На первом плане мальчишки пускали по течению бумажные кораблики. Где-то в километре от этого места, за поворотом, на высоком обрыве сидел седоволосый мужчина с удочкой в руке. Играющиеся на берегу мальчишки его не видели, он тоже не мог видеть их.

- Зачем вы показываете мне этот пейзаж?

- Это река слез. Она больше, чем Нил, Ганг, Миссисипи и все остальные реки в мире. В ней столько соли и горечи, что погруженный в нее батискаф проржавел бы в одно мгновение, тем не менее, растительность, черпающая силы из берегов, не высыхает, наоборот, цветет будто райский сад. Природе никакая боль не ме­шает, ибо все вместе и каждая по отдельности из них ей безразличны, они ничего не меняют. Это река смерти, которая оплодотворяет природу.