MW-06-07 - [8]

Но ведь с чувств все, собственно говоря, и начинается! С романтичности. С чтения душещипательных романов и осмотра "Восхода луны над морем", где мужчины и женщины стоят рядом, объединенные лиричес­ким настроем, а молодость пока еще не подсказывает, о чем там эти мужики (уже после свадьбы) думают, и что чувствуют. До тех пор, пока в самом последнем человеческом жилище будут валяться стихи и картинки роман­тиков - до тех пор девушки будут верить в сказки о вечной, идиллической супружеской любви.

Корнель Макушиньский писал в "Листках из календаря": "Конечно же, существуют на свете женщины счастливые (...), полнейшим оскорблением было бы общее заявление, будто нет таких мужей, которые целуют своих жен хотя бы раз в день, и таких, что говорят своим женам приятные слова. Такие должны быть, ибо вре­менами и мужчина вырождается, и не похож он на большинство, как белая ворона, зеленая корова, лысый негр, прямоглазый китаец или же не возгордившийся поэт. Довольно часто природа сходит с ума и родит еще и не такие чудеса." Каждый из них наверняка захочет мне выбить зубы за эту главу.

Каждый из тех хороших, почтенных, любящих мужей, что страдают, и которым Андре Моруа совето­вал: "Разумный муж как моряк во время бури спускает паруса и ждет, питает надежду, а шторма не мешают ему любить море".

Каждый из тех, за кого ирландский аноним XV или XVI века говорил стихом:

"Она госпожа моя, она моя милая,

Она жизнь мою в ад превратила.

И пусть из-за ней я в болезни страдаю,

Дороже она мне всех тех, что лечить обещают."

Каждый из тех, за которых Макушиньский восхвалял замученную женщину: "Да будет восхвалена женщина! Женщина, которая страдает. Женщина, которая плачет. Которая у детей от рта отымет, но купит себе шелковую юбку, чтобы потом детям не было стыдно за мать."

Каждый из тех, лишенных воображения гениального голландского художника Питера Брейгеля "Стар­шего", что жил в Антверпене с дамочкой, излишне склонной к успокоению своих желаний, и который как-то договорился с ней, что каждый ее грешок будет отмечен на палке средней длины: если палка покроется заруб­ками – супружеству конец. И так оно и случилось.

Каждый из тех верных несчастных, которых - когда те были на войне, в дороге или в санатории - она не ждала, и даже можно сказать, что не ждала несколько раз на месяц.

Каждый из тех опечаленных обладателей воплощенного счастья, которых Марк Шагалл так гениально метафоризировал в своих двух произведениях: в "Невесте с двумя лицами" (1927 г. - частная коллекция в Бер­лине) и в "Женщине на лошади" (1929 г. - частное собрание в Брюсселе). Обе эти картины вы можете увидать в MW, Вторая представляет ее с закрытыми глазами, всю в цветах и дымке мечтаний, погруженную в романтич­ности, которую страстно наяривает скрипач из левой части. А в первой конь, что нес Ее над всем миром, стоит далеко, печальный и никому не нужный, Она же держит в руке тот самый веер, у нее целый букет цветов и фата, а еще два лица. Эта последняя картина пятого зала MW и будет удовлетворением для всех тех, что счи­тают себя горько оскорбленными моей несправедливостью, всех тех честных мужчин, которые, веря в РО­МАНТИЧНОСТЬ, ищут по-настоящему "приличную женщину", то есть такую, у которой одно лицо, и которая заплачет после смерти и будет страшно опасаться ошибки ошибиться кладбищами или в дате похорон.

Для всех тех, прекрасно знающих, что права была Франсуаза Саган, говоря в интервью "Либерасьон" после выхода в свет ее книги "Подкрашенная женщина" (1981 г.):

- "Мне кажется, что сейчас женщины очень плохо относятся к мужчинам. Довольно часто я наблюдаю, что (...) мои друзья-мужчины становятся жертвами женщин. И многие, заслужившие такое отношение к себе, платят вдвойне. В этом есть какая-то чудовищная идея мести".

MW: ЗАЛ VII Т Е Н Д Е Р [1]

"На берегу одиноко лежал, склонившись на

бок, двухмачтовый тендер с выбеленными

солнцем канатами, что свисали будто

гирлянды, и рассохшимися, полопавшимися

мачтами. От него веяло меланхолией

разрухи, отданной на поживу стихиям (...)

- Ах, - сказал он, - вы видите множество

тендеров, но смею утверждать, они не

такие... это необычное судно."

ДЖОЗЕФ КОНРАД "Корсар"

- Знаешь, такой тендер...

Знаю. Такой кораблик, который может быть и верблюдом, и конем, и собачьей упряжкой, а морем для него будет пустыня, степь или бескрайние снега. Знаю.

Такой кораблик неоднократно нарисовал Франц Радзивилл, немецкий "романтический гиперреалист", что родился в 1895 году первым из семи детей бедного гончара. Романтический, потому что влюбился в твор­чество Фридриха, а гиперреалист - потому что вдохновлял его Джорджио де Чирико. Этот катерок у Радзи­вилла то стоит возле берега, то уплывает или же приплывает, а в таинственном космосе, окружающем его, и в котором он царствует, его сопровождают: героическое время, солнце, будто раскаленный яичный желток или же взрывающееся глазное яблоко, либо как разрывающийся плод в лоне женщины; и самолет, что летит, затем пикирует вниз и начинает гореть, и за которым тянется черная, клубящаяся вуаль уничтожения. Рыбы высовы­вают из морских волн свои головы и глядят на эту тайну вселенной, в которой можно быть седовласым ребен­ком-ковбоем и мечтать о затаившейся смерти на тропе славы и почета, и великом одиночестве. Такой кораблик - как символ.