Музыка и медицина. На примере немецкой романтики - [10]

Беспокойство о состоянии здоровья Гуммеля было небезосновательным. Его жалобы на одышку, которая мучила его долгое время, становились чаще, и это стала заметно сказываться на его работе. Из письма от 5 мая 1836 года знаменитому мастеру по изготовлению роялей в Вене Штрейхеру мы узнаем, что он чувствует себя уже почти «три месяца не совсем хорошо», поэтому его последние ученики, итальянец Джиус Униа и Рудольф Вилмерс, вынуждены были покинуть своего больного учителя. Летом 1836 года он поехал снова в Бад Киссинген. Пребывание на этом курорте раньше приносило ему некоторое облегчение и на этот раз, казалось, оказало благотворное влияние. В «Биографических записках из жизни Гуммеля» мы узнаем от М. И. Зейделя: «С 1836 года он начал болеть, его дыхание было стеснено, боли внизу живота, из-за которых он уже несколько лет назад принимал различные ванны и воды, усилились. Пребывание в Киссингене принесло свои результаты, он возвратился здоровым и бодрым, но признаки водянки и болезни печени у него уже были».

Весной 1837 года он предпринял развлекательную поездку в Вену, посетил многие театральные представления, однако состояние его здоровья заметно ухудшилось. Впрочем сам Гуммель считал свои болезни несущественными. Так, после нескольких недель болезни в начале 1837 года, 10 марта он снова выступил на организованном им самим концерте для вдов в придворном театре Великого герцога в Веймаре. Зейдель пишет об этом событии: «Его встретили бурными знаками внимания и признания его таланта. Он представил высоким господам и всем присутствовавшим слушателям своего старшего сына Эдуарда, который впервые играл на фортепьяно. Гуммель, таково было общее мнение, казалось, достиг в своих фантазиях наивысшей красоты и мастерства. Нескончаемые крики браво и аплодисменты были ему наградой. Перенесенная болезнь, беспокойство о том, справится ли сын со своей задачей, все это отразилось не сто слабой нервной системе, и всем казалось, что он в своей игре как будто навеки прощался с этим земным миром. — Ах, как жаль! Это было его последнее выступление, — это была его лебединая песня».

Все еще считая свою болезнь случайным недомоганием, которое часто бывает у здоровых людей, он остался веселым и провел в кругу друзей несколько приятных часов. Он уже предвкушал время, когда снова сможет поехать в Бад Киссинген. К сожалению на этот раз он убедился в том, что водолечение не только не приносит успеха, но и ухудшает его состояние. М. И. Зейдель писал 21 июня 1837 года барону фон Шпигелю: «Самые последние новости такие: Гуммель чувствует себя в Киссингене очень плохо и написал своим обоим детям, чтобы они непременно приехали к нему, он очень скучает и хочет, чтобы они были при нем и помогли матери ухаживать за ним; оба сына уехали к нему вчера рано утром. Кучер Гуммеля сразу же написал своей жене, что Гуммелю часто бывает плохо, он теряет сознание, и воды ему не помогли, скорее наоборот. Бедняжка.». Насколько серьезным было его состояние в то время, становится ясно из письма от 27 июня: «Господин главный управляющий Деге написал из Киссингена, что состояние Гуммеля очень опасно, тамошний врач Гуммеля очень ждал приезда Гушке (Гофрат д-р Карл Гушке был его лечащим врачом в Веймаре. Прим. авт.), но сейчас ему как будто лучше, только что и я получил известие от сыновей Гуммеля, он вне опасности, хотя его очень мучают запоры и приступы тошноты. Боже, сохрани нам нашего доброго Гуммеля»

Гуммель сам понимал, что ухудшение его состояния не было следствием лечения в Киссингене, так как началось еще в Веймаре. Это видно из письма мастера к Зейделю, о котором тот сообщает барону фон Шпигелю 29 июня 1837 года: «От Гуммеля я получил вчера письмо, наверное, не лечение явилось причиной его страданий, так как еще здесь (в Веймаре. Прим. авт.) и главным образом в дороге боли в груди стали сильнее, и ни один врач не подумал, что геморроидальные боли — это болезнь. Сейчас это стало действительностью, причем открылось такое сильное кровотечение, что врачи увидели болезнь и признали ее опасной». Не удивительно, что Гете устами Мефистофеля в разговоре с Фаустом дал нелестную оценку врачам того времени! Барону фон Шпигелю Гуммель отправил 2 мая 1837 года личное письмо, в котором он снова в оптимистичном тоне, сообщил: «Я уже два дня чувствую себя хорошо, начал пить рагоцци (минеральная вода. Прим. авт.), надеюсь все будет хорошо, и конец лечения будет более радостным, чем начало».

К сожалению, его желание не исполнилось. Тяжело больным вернулся он в июле в Веймар, опять же в оптимистичном настроении. Зейдель сообщает об этих днях: «…всегда веселый, он смеялся, когда узнал, что у него подозревают водянку. Он надеялся дожить до возраста своих родителей; его планы были расписаны до самых почтенных лет». Это беззаботное оптимистичное настроение Гуммеля удивляет, когда узнаешь во всех подробностях о его недомоганиях и симптомах из письма Зейделя барону фон Шпигелю от 8 августа 1837 года. В нем говорится: «С приездом Гуммеля в Веймар меня снова потянуло из милой долины Берки в привычный домашний уют, так как из письма из Киссингена я узнал, что он в последнее время опять в плохом состоянии, и сразу же после его приезда домой я, приехав из Берки навестить его, убедился сам в том, что он опасно болен. Его состояние внушает опасение. Его ноги распухли, дыхание затруднено, кроме того, до утра воскресенья у него были еще и признаки, которые ежечасно заставляли меня дрожать за его жизнь, а именно: едва он немного походит, посидит, поговорит, даже полежит, внизу живота появляются судороги, которые мгновенно охватывают сердце и горло, сжимают легкие, ему не хватает воздуха; и только легкое массирование рукой приводило его в чувство. В течение пяти минут он был на грани жизни и смерти; с вечера субботы до 10 часов утра воскресенья у него было более 50 таких приступов, поэтому я в полдень уехал, чтобы от его имени вызвать из Йены тайного советника Штарка в Веймар, но тот не смог приехать сразу, а приехал только в понедельник 10-го. Случайно, или это можно назвать кризисом, Гуммелю в воскресенье вечером стало лучше и в таком состоянии он находится сейчас, по-видимому, это следствие нарывного пластыря, который ему прописал гофрат Гушке, и которым он был вынужден… пользоваться месте с лекарством в течение 6–8 недель. Тайный советник Штарк осмотрел его, он не думает, что у него так увеличено сердце, как говорят другие врачи, и после консультации с гофратом Гушке говорил о пациенте, в противоположность другим, успокаивающим, обнадеживающим тоном; однако он также признал у него наличие грудной водянки».