Мужские прогулки. Планета Вода - [74]
На улице они остановились. Витька с ожесточением сплюнул:
— Не-т, только сейчас я понял, как плохо, а впрочем, нет, наоборот, как правильно, как мудро, что у нас не продают огнестрельное оружие…
Антон выдохнул застрявший в груди ледяной ком и, бледнея, решительно сказал:
— Идите, ребята, идите, я догоню вас… Я кое-что забыл.
И он рванулся назад. Горничные собирали постельное белье. Толстые их лица, ухоженные, сытые, гримированные французской косметикой, светились сознанием своего превосходства и важности исполняемого долга.
— Д-д-д-дайте, пожалуйста, жалобную книгу, — леденея от собственной вежливости, попросил Антон. — Я х-х-хочу написать на вас жалобу.
Горничные издевательски расхохотались ему в лицо.
И вновь, как в ту минуту, когда Антон решился протянуть паспорт с десяткой, им овладели бешенство и холодная решимость. Они больше не существовали для него как женщины. Они сейчас олицетворяли безнаказанность и произвол. Но, все еще сдерживая себя, он тихо произнес:
— Лучше для вас же, если жалобная книга появится немедленно…
Одна из них с выражением лица, пожалуй, даже сочувственным к его наивности, стала подталкивать к выходу. Вторая, воодушевленная примером подруги, напала тоже, и так они толкали, теснили Антона, как щенка.
Но тут двери распахнулись, и в проеме встала тонкая и бледная, точно картина, писанная акварелью, Лизка. Она закричала:
— Не трогайте его! Он же десантник!
Боясь, что Лизка помешает ему, он сильно и гибко нагнулся, обхватил теток за талии, сшиб их лбами, а потом обеих вместе запустил по коридору. Отшвырнув Лизку, двумя толстыми кеглями пролетели они по лестнице и исчезли где-то внизу, дико вереща и сбивая что-то громоздкое, трещавшее и звеневшее…
Милиция сработала сверхоперативно. Когда Антона вели к сине-желтому фургону, он увидел испуганных и растерянных друзей.
— Вы еще здесь?! Я же сказал, идите! — заорал он с такой яростью, что они оробело попятились.
— Твои, что ль, дружки? — спросил милиционер.
— Они тут ни при чем, — твердо ответил Антон.
Лекция началась как обычно. Илья Андреевич Пустынников положил на кафедру новенький портфель, уселся поудобнее, закрыл глаза и произнес первые слова. Наступали и отступали ледники… Землетрясения рождали новые горы и уничтожали материки… Ветры сглаживали горные хребты… Волны стачивали берега… Под воздействием геологических сил медленно менялся лик нашей планеты…
С каждым словом голос Ильи Андреевича звучал напряженней и туже, мысленным взором он восстанавливал картину изменений планеты, мощная музыка рушащихся хребтов и вздыбливающихся континентов звучала в нем и волновала. Миллиарды лет просуществовала наша планета как единое целое трех сфер: атмосферы, литосферы, гидросферы… А теперь облик Земли меняется под воздействием человека… Это означает, что человечество стало новой реальной геологической силой… Оно создало четвертую сферу, состоящую из воздействующей мысли: ноосферу… Лекция плавно начинала разбег.
Сегодня профессору Илье Андреевичу Пустынникову исполнилось сорок лет. На кафедре его поздравили сотрудники, преподнесли цветы и коричневый кожаный портфель с медной дощечкой, на которой выгравировано имя профессора. Старомодный подарок, сейчас не дарят портфели, но трогательно и к месту — Илья Андреевич не имел портфеля, все носил какие-то юношеские спортивные сумки, а пора приобретать солидность. Вечный кандидат наук Спикин, унылый и малокровный старик, похожий на иссосанного глистами мальчика, пожелал плодотворной творческой зрелости, успехов в труде и счастья в личной жизни и поблагодарил за приглашение на банкет. Пустынникову банкета не хотелось, но настояла жена, стремившаяся осуществить какие-то стратегические цели — очевидно, свои собственные, потому что работала тоже в университете, только на другой кафедре, а хотела под крыло мужа. Илья Андреевич в политику жены не вмешивался, считал супругу разумной особой с хорошо развитым чувством меры.
Сам Пустынников не испытывал никаких чувств по поводу того, что пройден важный возрастной рубеж. Он ощущал себя здоровым, красивым, полным сил и желаний. Его инстинкты уже подчиняются разуму, хотя мозг еще свеж и открыт новым знаниям и впечатлениям. Но мышление уже поставлено, как рука хорошего пианиста, а мысль еще мощна и многоопытна, способна постигать множество явлений. Уже сделано многое из того, что задумано, о чем мечталось в юности, а впереди еще долгий-долгий путь — вот что такое зрелость.
Во всем Илья Андреевич переживал золотую пору — и как лектор тоже. Темы уже накатаны, не надо к ним кропотливо собирать материал, но в то же время не настолько, что самому лектору все осточертело и навязло в зубах. Лекции Пустынникова всегда шире намеченной темы, с привлечением материала из других наук. Импровизируя, он увлекался сам и зажигал своей горячностью, волнением других. Вот этот огонь в его лекциях и ценили студенты, являясь обычно почти в полном составе, хотя сами лекции поставлены в крайне невыгодные часы — утром, когда так сладко спать, а не напичкиваться знаниями, и сразу после обеда, что тоже не является самым лучшим временем, потому как крепко пообедавшие молодцы в соответствии с нормальными физиологическими функциями усиленно переваривают материальную пищу, а не духовную.
Даже если весь мир похож на абсурд, хорошая книга не даст вам сойти с ума. Люди рассказывают истории с самого начала времен. Рассказывают о том, что видели и о чем слышали. Рассказывают о том, что было и что могло бы быть. Рассказывают, чтобы отвлечься, скоротать время или пережить непростые времена. Иногда такие истории превращаются в хроники, летописи, памятники отдельным периодам и эпохам. Так появились «Сказки тысячи и одной ночи», «Кентерберийские рассказы» и «Декамерон» Боккаччо. «Новый Декамерон» – это тоже своеобразный памятник эпохе, которая совершенно точно войдет в историю.
«Унижение, проникнув в нашу кровь, циркулирует там до самой смерти; мое причиняет мне страдания до сих пор». В своем новом романе Ян Муакс, обладатель Гонкуровской премии, премии Ренодо и других наград, обращается к беспрерывной тьме своего детства. Ныряя на глубину, погружаясь в самый ил, он по крупицам поднимает со дна на поверхность кошмарные истории, явно не желающие быть рассказанными. В двух частях романа, озаглавленных «Внутри» и «Снаружи», Ян Муакс рассматривает одни и те же годы детства и юности, от подготовительной группы детского сада до поступления в вуз, сквозь две противоположные призмы.
В сборнике представлены произведения выдающегося писателя Фридриха Горенштейна (1932–2002), посвященные Израилю и судьбе этого государства. Ранее не издававшиеся в России публицистические эссе и трактат-памфлет свидетельствуют о глубоком знании темы и блистательном даре Горенштейна-полемиста. Завершает книгу синопсис сценария «Еврейские истории, рассказанные в израильских ресторанах», в финале которого писатель с надеждой утверждает: «Был, есть и будет над крышей еврейского дома Божий посланец, Ангел-хранитель, тем более теперь не под чужой, а под своей, ближайшей, крышей будет играть музыка, слышен свободный смех…».
В повести рассматриваются проблемы современного общества, обусловленные потерей семейных ценностей. Постепенно материальная составляющая взяла верх над такими понятиями, как верность, любовь и забота. В течение полугода происходит череда событий, которая усиливает либо перестраивает жизненные позиции героев, позволяет наладить новую жизнь и сохранить семейные ценности.
События книги разворачиваются в отдаленном от «большой земли» таежном поселке в середине 1960-х годов. Судьбы постоянных его обитателей и приезжих – первооткрывателей тюменской нефти, работающих по соседству, «ответработников» – переплетаются между собой и с судьбой края, природой, связь с которой особенно глубоко выявляет и лучшие, и худшие человеческие качества. Занимательный сюжет, исполненные то драматизма, то юмора ситуации описания, дающие возможность живо ощутить красоту северной природы, боль за нее, раненную небрежным, подчас жестоким отношением человека, – все это читатель найдет на страницах романа. Неоценимую помощь в издании книги оказали автору его друзья: Тамара Петровна Воробьева, Фаина Васильевна Кисличная, Наталья Васильевна Козлова, Михаил Степанович Мельник, Владимир Юрьевич Халямин.
Когда даже в самом прозаичном месте находится место любви, дружбе, соперничеству, ненависти… Если твой привычный мир разрушают, ты просто не можешь не пытаться все исправить.