Мужские прогулки. Планета Вода - [199]

Невольно завороженный, но и испуганный волнением и страстью, сотрясавшими Пустынникова крупной дрожью, Антон слушал его с морозцем, продирающим по коже. Точно сквозняком подуло на него. На какое-то мгновение ему даже почудилось, будто он оказался наедине с сумасшедшим. Не замечая его растерянности, Илья Андреевич продолжал торопливо говорить, гонимый собственными томящими озарениями.

— Этого не может быть, — неуверенно произнес Антон, то ли споря с невероятным, нелепым, фантастичным предположением, будто вода — живой организм, то ли желая разрушить магическое жутковатое обаяние, исходящее от этого человека.

Пустынников с разбегу остановился, взмахнул с досадой рукой и скучным голосом проворчал:

— Почему не может быть? Даже человек, этот венец биологического творения, и тот в конце концов распадается на химические элементы… Во всяком случае, необходимо озеро повидать и сделать анализы. В экспедиции предполагается альмолог…

— А что это такое?

— Не что, а кто, — строго поправил Илья Андреевич. — Специалист по водорослям. Самые древние жители планеты — водоросли. Это они насытили кислородом нашу атмосферу. Водорослей на земле — как звезд на небе. Они живут в снегах, в лужах, в океане. По типам водорослей можно судить о состоянии водного бассейна и даже о его происхождении.

— Ну а каковы результаты американской экспедиции? Они нам известны? — спросил Антон, невольно любуясь густой цепью уединенных гор, острыми зубцами впивающихся в небо, безлюдными каменистыми склонами, темными морщинами ущелий, зависшими на прозрачном небе редкими бокастыми облаками. Картина выглядела величественной и завораживающей.

— Американцы успели сделать только промеры глубины. Геологи вышли на озеро на лодке для исследований по программе, а сам Путкинс в это время из любопытства взобрался на пик кряжа, где якобы живет дух ветра. Вволю налюбовавшись на горный пейзаж, он спустился в котловину. И тотчас же засвистел ветер. Налетела гроза с молниями и градом. Озеро с грохотом вылезало на берег. Геологов вышвырнула на берег гигантская волна вместе с расщепленной лодкой. Пока Путкинс перевязывал раненых товарищей, началось землетрясение. Подземные толчки следовали один за другим. Грохот камней, вой ветра, шум дождя, обломки породы, бомбами проносящиеся над головами испуганных, как вспоминает сам Путкинс, путешественников. Они бросились бежать, оставив палатку со всем снаряжением и пробы. Под утро геологи набрели на пастухов, приютивших и одевших их. Пастухи уговорили американцев не возвращаться больше на озеро, не тревожить и так разозленных духов гор.

Антон слушал, как ребенок, с открытым ртом.

— Но как же объяснить подобное? — спросил он, переводя дух, когда Пустынников закончил свой рассказ.

— Полагаю, объяснимо. В этом районе проходит вулканогенный пояс. А сильные ураганы — это токи воздуха, выбирающегося на высокогорье и затем с высоты гор падающего со страшной скоростью к озеру.

— Но почему стихия разыгралась тогда, когда Путкинс взобрался на горы? — допытывался Антон.

— Полагаю, простое совпадение, — пожал плечами Пустынников.

Антон живо представил себе ту воющую, сверкающую молниями ночь с вышедшим из берегов озером и невольно поежился.

— Но ведь экспедиция опасна! — вырвалось у него.

— Опасна? — хладнокровно усмехнулся Пустынников. — Безопасным не бывает даже прыщ на лице. А разве сама жизнь так уж безопасна? Никто не может гарантировать, что, выйдя на улицу за сигаретами, не попадешь под машину. И уж можете поверить мне, Антон, — тут он впервые назвал его по имени, — путешествие иногда бывает гораздо безопасней кабинетной, чисто теоретической дискуссии.

Уходя от Ильи Андреевича, Антон выклянчил фотографию Альгы, чтобы переснять. И теперь каждый вечер тоскующими затуманенными глазами глядел он на черные базальтовые пики гор, светлую петлю неизвестно куда пропадающей реки и круглое озеро, темное и таинственное, как око самой земли.

Вскоре он тоже обзавелся бородой — белокурой, но по-цыгански завитой в крутое колечко.

Еще на год постарел Данила. Хотя как смотреть — по паспорту на год, а по жизни — на хорошую десятку. В три погибели согнуло Данилу горе. Зимой умерла его Семеновна. И могилы нет, чтобы проведать старуху. Как чуяло сердце беду, тосковало, звало куда-то, а тут вскоре и пришла телеграмма от сына. В тот же день Данила сел на самолет и вылетел к сыну.

Вот и пришлось на старости лет покататься на самолете, да уж лучше бы не приходилось. Семеновну он застал еще живой. Она узнала его. Правой неповрежденной рукой неловко и нежно, как малого, погладила мужа по голове, улыбнулась: «Вот и дал бог свидеться!» Потом заплакала: «Как же ты, Данила, без меня? Уж не отлепляйся от сына, с ним доживи век!» — «Что ты, старуха, вздумала? Домой вместе поедем!» — «Нет, Данилушка, не отойду я». — «А ничего. Главное, разговариваешь. В коляске буду катать. Василий закажет коляску, такие есть специальные. Как станешь садиться, так и повезем тебя домой».

Не отошла Семеновна от паралича. Сын сказал, брали врачи из спины мозг, а там кровь. Даже если и выживет, объяснил сын, останется в параличе и умом поврежденная — уж больно сильное кровоизлияние. После тех слов Данила сам стал вроде поврежденного умом. Хотел руки на себя наложить, да сын с него глаз не спускал, а еще Семеновну жалко, чтобы она одна оставалась без него — такая.