Мужские прогулки. Планета Вода - [196]

ИЗ СООБЩЕНИЯ ГАЗЕТ:

«Сегодня с базы вышла вторая часть поискового отряда, занимающегося обнаружением следов исчезнувшей гидрогеологической экспедиции, работавшей на озере Альгы. Группа начала поиски в районе селения Зембак. Сведения, поступающие от ранее ушедшей поисковой группы, остаются пока неутешительными…»

Отдел заволновался, зашептался: Пустынников стал появляться в институте небритым — запускал бороду. На все лады обсуждался вопрос летней экспедиции. «Ваш-то, похоже, навострил лыжи…» — «Ясное дело, борода к экспедиции!» — «Куда же нынче?» — «А ты у него спроси». — «Ты у нас больно умный, ты и спрашивай!» — «А-а, боишься! Я и сам его побаиваюсь!» — «Крутой больно! Так отбреет, что не захочешь лишний раз лезть в глаза…»

Потом Илья Андреевич вообще исчез. Прочно засел дома, говорят, подбивал бабки: заканчивал плановую монографию, гнал отчет, уничтожал аспирантские «хвосты». Аспиранты гоняли к нему на квартиру, а сам Илья Андреевич появлялся в институте только к вечеру, с рассеянной неприветливостью кивал сотрудникам и скрывался в старенькой деревянной пристройке во дворе института — там располагалась часть лаборатории моделирования, где он засиживался до полуночи и где, несмотря на строжайший приказ дирекции — не жечь после окончания рабочего дня электричество, торчали сотрудники, такие же, как их шеф, нелюдимые, неприветливые, отощавшие от многочасовых бдений за своими электронными машинами. Изредка их молодое неукротимое честолюбие прорывалось в намекающих высокомерных репликах, из которых явствовало, что они заняты какими-то срочными важными экспериментами, по окончании которых институт будет потрясен сногсшибательной, грандиозной идеей. Над завиральностью «пустынников» посмеивались, однако с интересом ждали, что последует дальше.

«И охота ему таскаться в его возрасте по экспедициям», — заметил какой-то «мэнээс», когда размер бороды Пустынникова не оставил больше сомнений даже у заядлых скептиков относительно его замыслов. «Некоторым тоже не мешало бы протрястись, а не считать чужие годы, — с саркастичным намеком ответил другой «мэнээс». — А то наедают телеса на лабораторном режиме, протирают, понимаешь, штаны». — «Как же, в нашей лаборатории наешь телеса, последние спустишь! Премию-то опять зажали, Витькин отчет не сдал!» — «А что Витькин, дался вам Витькин! — вскричал незадачливый Витькин. — Шеф зарезал отчет! Как будто не все равно архиву, какие там пылятся отчеты! Как будто кто их читает! Одна формалистика!» — «Правильно сделал, что зарезал! Не привыкай халтурить! Твой отчет ого-го как оставляет желать лучшего!» — «К всеобщему сведению, современную науку делают двумя местами: головой и задом. Как известно, идеи рождаются в голове, но высиживаются, извините, тем самым местом. А вот у нашего идеи рождаются в ногах!» — «Ничего плохого не вижу в том. Помните экспедицию на Тянь-Шань? Если бы не обширные данные о ледниках, собранные той экспедицией, кто знает, когда появилась бы версия «живой воды»?»

Внимательно вслушиваясь в разговоры сотрудников, Антон мало-помалу выяснил, что Пустынников путешествовал в своей жизни предостаточно. Каждое лето, несмотря на язву желудка, он принимал участие в какой-нибудь экспедиции, работавшей то на Севере, то в Крыму, то где-либо в районе верховий рек Чауна и Анадыря, то в Туве. Еще в молодости он исколесил Среднюю Азию, Сибирь, Урал, забирался в глухие, тогда мало изученные места, прошел на байдарках по Амуру, Енисею, Анюю, Оби. Многие крупные реки он знал как свои пять пальцев. Он знал, какие из них обмелели, какие загрязняются и с какой скоростью, какие на грани гибели и по каким причинам, какие требуют немедленного вмешательства и неотложного спасения. Всю жизнь он оставался страстным путешественником, гонимым то ли живущим в каждом человеке древним инстинктом к бродяжничеству, просыпающимися в некоторых лишь по весне да по молодости, а потом заглушаемом заботами зрелого возраста, то ли толкаемым жаждой любознательности, стремлением изучить неведомое, то ли из убеждения, что всякая наука зарождается из непосредственного наблюдения. Даже в самых неблагоприятных условиях, когда гидрогеология и гидрология, раздираемые желанием четко определить сферы изучения, становились по разные стороны баррикады, он ухитрялся организовывать экспедиции, объединяющие усилия разных исследователей.

Недоброжелатели Пустынникова уверяли, будто Ильей Андреевичем движет элементарная туристско-потребительская охота к перемене мест. То ценное, что он сделал для науки, никакого отношения к экспедициям, дескать, не имеет, и, пожалуй, не трать он так щедро душевные и умственные силы, пыл организатора на путешествия, то сделал бы гораздо больше, так как он прирожденный генератор идей. Другие утверждали: факт, добытый в экспедиции, — отец науки. Именно многочисленные, добытые Пустынниковым факты подтверждали, а порой и опровергали выдвинутые им же идеи. Только факты в конечном счете оплодотворяют научную мысль. Третьи заявляли: человек един во всех лицах и делает все не вопреки собственному характеру, а лишь благодаря. Четвертые ссылались на Склёмина. Вот уж кто антипод Пустынникову! Но он мог прийти со своими абстрактными и бесспорными идеями лишь благодаря Пустынникову, умостившему фактами дорогу многим, ибо ничто не рождается из ничего, ничто не проходит бесследно — закон, так сказать, сохранения энергии, перенесенный на человеческую деятельность. Еще неизвестно, нужен ли науке твой Склёмин, он же компилятор и ничего больше. А вот Пустынников привнес в научную мысль ясную и полную гармонию, на определенный, разумеется, период. Как же, гармонию! Да он только и делает, что порождает хаос и борьбу мнений! Мы уже хлебаем тут гармонию после его идеи института