Мужские прогулки. Планета Вода - [193]

— Да, — вздохнул Склёмин, — с сантехникой у нас еще плохо. Но быт, Илья Андреевич, не должен заслонять свет в окошке…

— Быт — вещь социальная, Сергей Борисович, — жестко сказал Пустынников, переводя взгляд из пространства над головами на собеседника. — Быт — это не вся наша жизнь, но часть ее. — Исхлестанное морщинами лицо Ильи Андреевича казалось усталым и старым, хотя на самом деле он был моложе Склёмина лет на десять.

В кафе ввалилась шумная стайка длинноногих существ, только-только переваливших из отрочества в девичество. Они смеялись, стреляли по сторонам глазками, уплетали в огромных количествах мороженое. Ситников откровенно глазел на них и картинно играл плечами борца под серым, хорошо сидящим на нем пиджаком.

— Как молоды мы были! Ах, как молоды и мы когда-то были! — повторял он с деланной грустью, прекрасно сознавая свою молодость, свою зрелую мужественность, всеми порами излучая здоровье и довольство собой и своей жизнью, зная, что и другие это видят и сознают. — А знаете, в этом что-то есть — ну, уговаривать людей добровольно экономить воду.

— Мальчишество! — презрительно изрек Склёмин.

— Возможно, — согласился Пустынников. — Наивность. Но если вдуматься, есть в подобных действиях и доля оптимизма.

— Не улавливаю, уважаемый Илья Андреевич, логики вашей мысли, — настороженно заметил Склёмин, со вкусом попивая кофе.

— Если вдуматься, наша цивилизация находится на том витке развития, когда идея самоограничения становится актуальной, — страстным голосом заговорил Пустынников. — Человечеству пора научиться ограничивать свои потребности. Разве личные автомашины или лишние костюмы способны сделать человека счастливей? Разве миллионы наименований новых товаров, выпускаемых каждый год промышленностью, сделали нашу жизнь беспроблемной, свободней, осмысленней?

— Увы! — отвечал Ситников, глазея на девчонок. — Мы попали в кабалу к вещам. То меняем старые на модные, то чиним новые модные.

— И что вы предлагаете? — насторожился Склёмин.

— Я говорю о насущном необходимом самоограничении потребления как о сознательной философии. Самоограничение как мировоззрение — в этом я вижу выход. Высокая материальная культура нуждается в высокой же нравственности. Совершенная цивилизация требует от людей более высокого общественного сознания, большей ответственности, понимания того, что ты не один, а нас много, нас — миллиарды. Сегодня цивилизация все сильнее подчиняет человека обществу, а с другой стороны сама становится все зависимее от нравственного потенциала каждой конкретной личности. Вот в чем уязвимость и высота современной цивилизации!

— И все-таки не понимаю, что вы предлагаете конкретно! — проговорил Склёмин, постукивая кофейной ложечкой о стол.

— Стремление все ухватить в корне неверно, — мягко, точно непонятливому ученику, стал объяснять Ситников. — Надо выбирать что-то одно. И лучше отдавать предпочтение духовным ценностям. Уж они-то никогда не подведут, не выйдут из моды, не износятся, не девальвируются.

— Понятно теперь, откуда в нашем отделе берутся пророки пессимистического толка, — проворчал Склёмин и выбросил руку на стол, чтобы украдкой взглянуть на часы.

— Сергей Борисович! — воскликнул Пустынников с лицом, освещенным улыбкой. — Понимание того, что цивилизация требует сегодня от человека большей добросовестности, порождает не уныние, а надежду. Соль в том, что этот парень, Охотников, идет к жильцам микрорайонов, ослепленным обманчивой доступностью таких благ, как вода, тепло, газ, с верой в духовный прогресс!

— Я вижу, в ваших глазах он уже стал героем, — буркнул Сергей Борисович.

Пустынников примирительно дотронулся до его руки.

— А ведь он и нас, высоколобых мужей науки, учит немножко. Учит тому, что каждый из нас должен делать что-то сугубо практическое и конкретное.

— Слишком много чести для вашего парня — говорить о нем столько времени! — фыркнул Склёмин и решительно встал из-за стола.

Неожиданно зачастила Майя. Как-то в университете она вылетела из-за поворота так стремительно, что чуть не сшибла Антона с ног.

— Тише ты, человека убьешь! — подосадовал он, потирая ушибленный подбородок.

— Как же, убьешь такого громилу! Ну и здоров ты стал! — засмеялась Майя, поправляя растрепавшийся ярко-рыжий кок надо лбом.

— По какому поводу перемена внешности? — полюбопытствовал Антон, вспомнив, что еще недавно Майя щеголяла иссиня-черной гривой волос. Он засунул в карман брюк газету, которую читал на ходу, понимая, что остановился надолго.

— С каких это пор ты возымел интерес к моей внешности? — с веселым кокетством выгнула писаную бровь Майя.

— Я всегда, Майечка, интересовался тобой, — тоже с легкостью, не задумываясь, вступил в игру Антон.

— Интересовался мной, а женился на другой, — не без яда заметила Майя.

— Я ее любил.

— Эх! — досадливо поморщилась Майя, сожалея о нарушенной игре. — До чего ты прямодушен! Прямо как перпендикуляр. Слушай! — на чистом тонкобровом лице Майи промелькнула какая-то мысль. — Идея! Сегодня один товарищ отмечает продвижение по служебной лестнице. Я приглашаю тебя в ресторан в качестве моего сопровождающего лица. Махнем?