Мужские прогулки. Планета Вода - [13]

…На втором кругу компании помещался Филипп. Двадцатидевятилетний кибернетик, кандидат наук, стихотворец, острослов, он становился все более и более симпатичен Фиалкову, несмотря на некоторые, с его, Фиалкова, точки зрения, странности характера. Ученая степень Филиппа и его профессия давали основания полагать, что и сам он человек основательный и фундаментальный, да и взгляд умных глаз, зоркий, острый и насмешливый, мог принадлежать лишь незаурядному человеку. Но эта его страсть к стихотворным импровизациям, подчас крепкосоленым, подчас просто вульгарным, его любовь к танцам! Он, как юная девушка, обожал танцевать и танцевал хорошо. Причем танец служил для него не средством общения и не средством завязывания знакомства, а самой целью. Филипп не понимал и не любил людей, плохо танцующих. Но где может в наше время удовлетворить страсть к танцам зрелый мужчина, кандидат наук? Изобретательная мысль Филиппа нашла такое место — пригородные дома отдыха, устраивающие по субботам танцевальные вечера. Была у Филиппа и еще одна странность: время от времени он сообщал друзьям о своем намерении жениться. Дело в том, что знакомился он с женщинами довольно легко и быстро попадал в плен долга. Ему казалось, что он, проведя с женщиной несколько вечеров кряду, обязан сделать предложение, так как женщина к нему привязалась и при расставании может сделаться несчастною. Единственным успешным противоядием против его скороспелых матримониальных планов служила насмешка, чем друзья и пользовались с большой охотой. И если Филипп до сих пор наслаждался преимуществами холостяцкой жизни, то этим он был обязан лишь исключительно своим товарищам.

В третьем круге разместились Семен и Ганька. Оба оказались на обочине, с краю сообщества. На их долю выпадало больше насмешек, розыгрышей, им доставались худшие места в кафе, их использовали на побегушках: смотаться ли в магазин, выполнить ли какую черную работу на пикнике. Ганька по молодости и беспечности сносил свое положение терпеливо и добродушно. А вот в душе Семена покорности было не так уж много. Он огрызался, мрачнел, когда его, как ему казалось, особенно ущемляли, но окрик и даже просто пристальный осуждающий взгляд Гаврилова быстро усмиряли бунт. Казалось, Семена и Ганьку должна была объединять безоговорочная, не подверженная сомнениям и колебаниям преданность лидеру, но именно она их и разъединяла, каждый из них считал лишь себя настоящим другом лидера и, следовательно, более достойным его благоволения. С приходом в товарищество Фиалкова оба оживились, попытались было вытолкнуть новенького на свое место, но тут же убедились, что в данном случае это неосуществимо.

Правда, был и четвертый круг, где прозябали отверженные. Сейчас этот круг пустовал. Николай Пилотченко не выдержал, ушел, вернее, его вытеснила прочь, невзлюбив, компания. И теперь еще отпускались шуточки но его адресу, рассказывались курьезы, с ним сравнивали проштрафившегося. «Не занимайся пилотченковщиной», — говорили Ганьке, уличенному во лжи. «Фу, похлеще Пилотченко», — заявляли Филиппу, выскочившему с бородатым анекдотом. «Ну ты и Пилотченко», — обзывали Семена, когда хотели сказать: ты дурак. Опасным местом был четвертый круг!

Вся эта схема удивительно четко прослеживалась и в пространственном расположении группы. Когда собирались где-либо и приходилось рассаживаться за столом, то каждый занимал место, соответствующее своему положению в компании. Иван неизменно оказывался во главе стола, а остальные норовили усесться не рядом, а напротив (так рассаживаются, заметил Фиалков, и на службе). Лишь Филипп осмеливался садиться, где хотел, но никогда — во главе застолья. Теперь Фиалков понял, почему дипломаты ведут переговоры за круглым столом — в силу необходимости приходится соблюдать хотя бы видимость равенства. Для интереса Фиалков выбрал однажды в ресторане круглый стол. То-то он забавлялся, наблюдая замешательство своих товарищей. Иван явно не знал, где главенствующее место. Остальные деликатно медлили, ожидая его решения. Тогда Фиалков с невозмутимым видом уселся первым. Гаврилов устроился подле, потом Филипп, а Семен и Ганька ухитрились сесть напротив — они четко, хотя и неосмысленно, исполняли роль толпы. Фиалков давно приметил, что чаще всего беседы в силу каких-то таинственных закономерностей завязываются меж смежными креслами, иногда на углах и реже — через стол. Вот почему Семен и Ганька обычно оказывались слушателями. Если Фиалков не чувствовал расположения разговаривать, то садился напротив Гаврилова и тогда мог целый вечер безнаказанно молчать и наблюдать за другими. И еще он обратил внимание на то, что большинство людей предпочитает укромные местечки — на лекциях ли, в красном уголке, или в конференц-зале… «Эх, стать бы философом, — думал Михаил Михайлович, — занялся бы разработкой темы: человек и пространство. Сколько тут неясного! Каковы, например, взаимоотношения человека и пространства как сферы жизнеобитания? Сколько людей способно без ущерба для здоровья жить на одном квадратном километре? Сколько нужно свободного от населения места, занятого лесом, лугом, речкой, словом, природы, чтобы человек не попадал в условия стресса, психического и физического дискомфорта, чтобы в его душе мерцал праздник общения с природой?»