Мужские прогулки. Планета Вода - [129]

Антон сидел в пустом партере и чувствовал неловкость и жалость — неизвестно к кому. Тут его увидал Гасанов и сорвал на нем свою злость. «Почему чужие? Кто звал? Для чего? — орал он, а сам косился на жирную спину директора, любезно беседовавшего с воздушной гимнасткой. — А-этлично! Так я не собираюсь работать! Ходят тут всякие! На нэрвы действуют! А другие намекают, незаменимых у нас нет! Прекрасно обойдутся без нас! Ну и обходитесь! Только знайте все: очень плохо, что нет незаменимых! Надо искать незаменимых, лелеять, взращивать, носить на руках — проку больше будет!»

Поборов обиду, Антон подошел к Гаспару. Узнав его, Гаспар присмирел и повел гостя в цирковое кафе с уютным круглым зальчиком, имитировавшим цирк, со скамьями и столиками, расположенными амфитеатром. Он усадил гостя будто ненароком так, чтобы тому бросилась в глаза красочная афиша с его, Гаспара, портретом. Его по-детски наивное тщеславие позабавило Охотникова. Они пили кофе, томатный сок, молочные коктейли — все подряд — и говорили. «Почэму? Но почэму он не хочет домой?» — волнуясь, допытывался Гаспар и впивался в собеседника раскаленными восточными глазами. Услышав предположение о том, что, возможно, мальчику плохо дома, он чуть не потерял сознание от нахлынувшей обиды. «Почэму плохо дома? Всё есть у него, магнитофон купили, куртку кожаную заграничную привез из Италии с гастролей, пусть скажет, мотоцикл куплю! Но он не хочет! Не мужчина растет!» А может, мальчику не достает любви? Может, вы его не любите?

Гаспар вскакивал и несся к стойке, где горячо и страстно доказывал что-то, в результате чего прибегал назад с двумя крошечными рюмками коньяку. Хватанув коньяк, сидел, раскрыв рот, охваченный пожаром. «О бог, ты видишь несправедливость! Я клокочу от обиды, что нанес мне этот человек! Я не люблю сына?! Да я мечтал о нем, как горский князь мечтает о военном походе!» — стонал Гаспар. И рассказывал, как мечтал о сыне. Но не просто о сыне, а о наследнике, о продолжателе рода, потому что на самом Гаспаре остановилась бы древняя горская ветвь. Он так заветно желал мальчика, продолжателя его дела, его мыслей, его мироощущения, повторения его «я», что судьба услышала его, и мальчик родился. Но он рос по всем статьям непохожий на отца, даже противоположный ему. Хилый, болезненный, плаксивый, без отцовской склонности к дрессировке, более того — с неприязнью к животным.

С изумлением открывал Антон, что, оказывается, можно не прощать другому непохожести на себя и своего разочарования в нем! Оказывается, родители жаждут видеть своих детей здоровыми, умными, талантливыми, а если дети таковыми не получаются, то родители, сами не ведая, что творят, способны объявить им войну! Они стремятся перекроить, переделать природу ребенка по собственному произволу, подогнать его натуру к своим меркам!.. Послушайте, взывал Антон, да разве обязательно насаждать те качества, которых в ребенке нет и не может быть? Да забудьте вы о них! Разве не естественней желание родителей видеть своего ребенка не талантливым, а просто счастливым? Ведь так просто сделать ребенка счастливым! Для этого надо принять его таким, каким сотворила его природа — рыжим, бездарным в математике, безголосым. Заботиться о неудачнике даже больше, чем о благополучном, — разве это так уж необычно?

«Зачэм посылают работать в милицию таких молодых?!» Антону смешно и обидно, что Гаспара раздражает его молодость. «Разве по горским законам молодой может поучать старшего по возрасту?!» Для Гаспара он мальчик, у которого не обсохло молоко на губах, у него нет седин, и это мешает Гаспару отнестись к нему серьезно. «А-этлично! Значит, желание таланта ребенку — плохое желание?» — ловил Гаспар Антона на нелогичностях, словно, уличив его хоть в одной неточности, мог с легкостью зачеркнуть в своей памяти происходящее, как дурной сон, и считать побег сына недоразумением, результатом плохого влияния на мальчика покойницы-бабки. Этот безусый милиционер покушался на самое дорогое, что было у Гаспара после сына, — на уверенность в собственной несокрушимой правоте, а какой человек без боя отдаст самое дорогое?

Антон долго и мучительно думал, прежде чем ответить сидящему перед ним человеку. Пожимал плечами: не знаю, честно признавался он. Собственным детям я желал бы талант не в первую очередь. Возможно, я ошибаюсь, но талант — большое испытание для человека, тяжелое испытание, ведь жизнь талантливого человека чаще всего драматична. «А-этлично! — кричал Гаспар и вскакивал с места. — Жизнь Станиславского драматична? Аракадий Райкин несчастен, потому что одарен?!» Лично я предпочитаю, чтобы мои будущие дети росли просто нормальными счастливыми людьми. Во многих родителях, по-моему, говорит не столько любовь к ребенку, сколько тщеславие. «Намек понял! Только чепуху городишь, мальчишка!» — орал Гаспар, размахивая в пылу спора руками. Разгоряченный коньяком, снедаемый беспокойным волнением, распираемый желанием доказать собственную правоту, он плохо слушал, как это и бывает со спорщиками, доводы противника, обдумывая собственные аргументы. И тогда Антон перестал щадить его.