Мужские прогулки. Планета Вода - [110]

— Ну, не настолько я старше тебя, — расхохотался Антон, — чтобы все знать или уже все позабыть!

Максим смутился от своей оплошности.

— Ты не думай, — порывисто воскликнул он, — я не считаю тебя стариком. Если хочешь знать, ты в самый раз! Порядок! Очень здорово, что мы встретились! Что ты!

Антона взволновал его порыв. Он знал, что мальчишка не имел друзей — отчасти по замкнутости характера, отчасти из-за образа жизни семьи: отец — кадровый военный, частые переезды с места на место, менялись школы, менялись приятели. Максим научился не прикипать сердцем ни к месту, ни к людям. И вот истосковавшееся по товариществу сердце распахнулось навстречу дружбе.

Ничего не сказал Антон ни в ту минуту, ни позже, когда они шли по улице и дружно уплетали за обе щеки только что купленный поджаристый батон. Но, видно, было молчание красноречивее слов, потому что Максим признался вдруг с беспечальным и твердым убеждением человека, начавшего новую жизнь и уже оценившего ее преимущества: «Конечно, одному невесело. Что ты, ничего хорошего! Я-то всю жизнь ребенок-одиночка. Был у меня приятель Мишка, так у него полно братьев и сестер. Со старшим Мишка советовался, с младшим возился, играл. Всегда песни, шум. Ну, не без того, драки тоже бывали, а все равно весело! Родители редко становятся друзьями. То у них стыдно, то нехорошо, то нельзя. Мои-то даже специально со мной избегали часто бывать вместе — боялись разговоров… Ты не думай, они у меня хорошие, только человеку обязательно нужен друг, с которым можно обо всем говорить. Знаешь, жизнь ведь большая тайна. Тысячи подростков стоят перед тайной жизни в одиночку, никто им не помогает разобраться в ней. А она, тайна, великая… или простая, уж не знаю… Ну, а когда ее поймешь — становишься взрослым и уже не думаешь о тех, кто моложе…»

Едва ли Илья Андреевич помнил ту минуту, когда, обратив к самому себе бессмысленный, бесполезный вопрос «что же все-таки есть вода?», — понял, что жизнь его отныне свернет с накатанной дороги и понесет куда-то, как неуправляемая лошадь. Чем больше внедрялся Пустынников в неотвязный этот вопрос, тем удивленней сознавал: а ведь он не знает ответа! Без понимания главного нельзя успешно постичь то, чем он занимался уже много лет, — состояние и движение подземной воды, переход ее в наземную, взаимодействие этих двух жидкостей — наземной и подземной. Прежде всего Илья Андреевич решил осмыслить, а значит, собрать воедино, все сведения о воде, имеющиеся у различных специалистов — медиков, физиологов, химиков, энергетиков, биологов, теплофизиков, так или иначе изучающих ее свойства. Многочисленные монографии, диссертации, лекции, информационные сообщения, статьи и учебники, всевозможные научные публикации гигантским обвалом обрушились на него. С отчаянием он уразумел: не хватит жизни, чтобы усвоить все это. Совладать с информационной стихией можно было только с помощью определенной методики, классифицирующей накопившиеся завалы знаний. Но, поскольку таковой у него не имелось, следовало организовать строгий режим, уплотнить сутки до предела. Рабочий день Ильи Андреевича нередко теперь длился до полуночи.

После института Пустынников ехал в библиотеку. Когда библиотека закрывалась, он шел домой пешком, наслаждаясь коротким отдыхом. Затем, наспех поужинав, устраивался тут же, на кухне, просматривал почту, выписывая заинтересовавшее его на длинные узкие листы. Почта была обширная — он заказывал все новинки.

Галине, сетовавшей на растущие расходы, Илья Андреевич объяснял: «Дорогая, я отрываю от семейного бюджета только на книги». — «А ты разве не знаешь, сколько стоят сегодня книги? А переводы? Ты ведь оплачиваешь переводы зарубежных публикаций из собственного кармана!» — «Я беру лишь то, что полагается на мою экипировку». — «Умный, а говоришь, как последний… — начинала кипятиться Галина. — Взгляни на свой костюм, он уже блестит весь!» — «Пустяки! Обойдусь без костюма. Буду ходить в этом… как его… вельвете». — «Да ты имеешь хоть малейшее представление о существующих ценах? Что с тобой творится? Ты будто выпал из жизни… свалился с Луны! Вот результат того, что ты переложил все заботы на мои плечи, а я ведь не железная! Когда ты был последний раз в магазине? А я и с детьми, я и за продуктами, я и приготовь, я и…» — «Все. Извини. Мне некогда», — непреклонным тоном говорил Илья Андреевич и демонстративно придвигал к себе длинные, точно полотенца, листы.

Галина не сдавалась, продолжала быстро и горячо шевелить губами, но он уже не слышал ее. Чужим скучным взглядом смотрел на жену. Низенькая, когда-то крепенькая и ладная, а теперь раздобревшая, сложенная, скатанная из мясистых мощных шаров, она все-таки ухитрялась оставаться красивой со своей, знаменитой в молодости, туго натянутой, чистой, нежной кожей лица, тронутой смуглым жарким румянцем. У других женщин возраст сначала выдают шея и подглазья, а у Галины — нос, весь в мелких сухих морщинках.

Жалость и нежность на миг касаются сердца Ильи Андреевича. Но лишь на миг. В следующую секунду он уже далеко. Раньше при размолвках он первым гасил возникшее электричество раздражения, виноватясь, лаской снимал поле напряжения. Ему, как бывало, обнять бы жену, посадить рослых, белокурых, медлительно-полных, не то всегда сонных, не то мечтательных десятилетних парней на колени и дружным семейством провести вечер за мирным чаепитием и за телевизором. Всем существом он ощущал, как Галина напряженно ждет этого, но боже ты мой, как далеко и невозвратимо откатилось то время!