Мужские прогулки. Планета Вода - [109]

— Ах ты, щен! — заорал Антон хриплым от сна голосом. — Я тебя что, на свою голову учу?

Тренировать Максима Антон стал в тот день, когда Путятин вызвал Мятнова-младшего и сообщил: «Можешь бросать свой вокзал, мы с Охотниковым тут кое-чего сделали для тебя… Показали твое выжиганье по дереву в сувенирной артели, они согласны давать заказы». Максим поблагодарил вежливо и, засучив рукава свитера, с ребячливой хвастливостью показал бицепсы: «Во, накачал на погрузке угля! Что ты, ни у кого из ребят таких нету! Не брошу… когда еще за сувениры получишь. А тут заработок сразу на кон!»

Путятин осторожно поинтересовался: «Что, родители, значит, не помогают?» — «Как это не помогают, помогают. Только я не хочу полностью сидеть на шее у волов». — «У каких волов?» — с недоумением уставился на Максима Иван Михайлович. Максим смутился. «Ну, предки, как выражалось ваше поколение…»

Антон с любопытством потыкал интеллигентно мягкие, нежные мышцы парня, задумался, а потом предложил: «Лады, давай вместе тренироваться, а то одному скучно лупить грушу».

Путятин как-то предложил Антону вести кружок бокса. В пустующую подвальную комнату жэка Антон перенес боксерские перчатки, грушу, выпрошенные в школе списанные маты, шведскую стенку. Правда, пока кружок состоял всего из двух человек — самого Антона и внука Ивана Михайловича, такого же полного, сырого парнишки лет тринадцати.

Максим, если удавалось выкроить время меж приработком, учебой в вечерней школе и ребенком, прибегал сюда, и они тренировались. Правда, боксера из парня никогда не получится — нет в нем ни спортивного азарта, ни злости. Все старания разозлить его ни к чему не приводили — попробуй-ка разозлить веселого, добродушного, мирнонравного телка! Зато оба получали большое удовольствие от мальчишеской возни на матах и от бесед во время отдыха. О чем только не говорилось в этой темноватой комнатушке, пропахшей пылью, по́том и чаем! О спорте, о том, почему малышей-грудничков нельзя кормить цельным коровьим молоком, о Юльке, тоже поступившей в вечернюю школу, а днем сидевшей с малышом, о будущем, о научной фантастике, о современной поэзии. Антон чувствовал себя рядом с Максимом одновременно старшим братом и учеником. Он с превосходством сознавал, что обучен тысяче житейских вещей, о чем ни малейшего представления не имеют городские мальчишки, но зато плавал в том, чем так выгодно отличается любой юный горожанин от жителя села, — в тех разнообразных сведениях, вроде бы не имеющих практической ценности, но входящих в общую культуру и называющихся эрудицией.

Максим получил легкий, вполсилы, удар в челюсть, отскочил в угол и оттуда, задумчиво потирая скулу, сказал:

— Да ну тебя, дерешься как бешеный.

— Не дерусь — атакую. Разницу чуешь?

Максим забрался на подоконник, устроился там поудобнее, налил себе холодного чая.

— Знаешь, я все думаю, чего только не говорят об акселерации… И педагоги, и медики, и ученые. Но почему никто толком не объяснит нам, этим самым акселератам, кто мы такие, где, на какой ступени возраста находимся, что нам уже можно и чего еще нельзя? Комиссии-то создавать легче, а вы объясните попробуйте!

Антон открыл кран и подставил под струю лицо.

— Я думаю, — отвечал он, фыркая и отдуваясь, — можно то, что всегда было можно, и нельзя того, что нельзя было во все века.

Максим подумал и вежливо возразил:

— Извини, но какую глупость ты городишь. Времена меняются, и представления о том, что можно и чего нельзя, тоже меняются. Раньше крестьянин в семнадцать лет считался зрелым человеком и женился на шестнадцатилетней. Это было нормой. Теперь женятся в тридцать лет, после того, как окончат институт, защитят диссертацию, построят кооперативную квартиру — и это тоже норма. А какая из них правильней?

— Ну, уж если так исторично ставить вопрос, то норма та правильней, которая больше отвечает требованиям времени.

— А каковы требования сегодняшнего дня? Позже жениться? Меньше рожать детей? Проводить дни юности и молодости, как сказала та близнячка, в безмятежном счастье?

Максим требовательно смотрел на Антона. Действительно, на комиссии сестра-близнячка, та, что неопределенней, тоньше, загадочней, сказала нечто вроде: как жаль, что юноша не подумал о девушке. О том, что украл у нее самую лучшую пору жизни — девичество, наполненное беззаботностью, безмятежностью. Это самая лучшая пора в жизни женщины, о ней всегда вспоминают с грустью и нежностью. Молодые люди форсировали не события — форсировали жизнь. Девушка, которой вы не дали возможность естественным путем повзрослеть, естественно войти в пору зрелости, у которой вы украли веселую беззаботность юности, не может, как мне кажется, оделить вас настоящей любовью, такой, о которой вы читали в книгах, на которые вы тут ссылались. Она еще не готова к взрослой любви. А вступать в брак следует по взрослой любви, а не по юношеской.

Антон вздохнул, пожал плечами и вынужден был честно признаться, что он не знает, каковы требования сегодняшнего дня. Максим был разочарован.

— Странные вы люди, взрослые, — с печальной улыбкой покачал он маленькой изящной головой, — то вы все знаете, а то ничего не знаете.