Мужская поваренная книга - [10]

Уже дома, наблюдая за лихой наглой поскачью новоприобретённого комка перьев, мстительно крутил дули в сторону рыбного магазина, подразумевая, что место кошечки уже занято, а видя полное бесстрашие в знакомстве с нашими кошачьими аборигенами, задумчиво произнёс:

— Кавалерист девица… — и, помолчав, процитировал. — Родные Шуркой звали, ваша светлость!

Яичница с овощами и сыром

Морозным снегоскрипным февральским вечером в жарко натопленной зале родового гнезда, затерянного где-то на юру под сенью темно-синего шатра неба, полного громадных плошек звёзд, прожигал свирепым взором своих пламенных глаз в толстой корке наледи на стекле окна две дыры. Внимательно наблюдая за плавкой льда, в глубоком сотейнике, возложенном на огонь в камине, не глядя готовил хитрое, но крайне питательное и простое в изготовлении экономическое блюдо под названием «Мужчинам некогда».

В сотейник бросил ветчинки и, припустив из неё жирка, сыпанул резаного лука. Как только ветчинка метаморфировала в шкварки, добавил ложку томатной пасты, притушил её и вывалил поверх, распаренный в течение пяти минут в микроволновке покупной набор овощей «Страшный сон агронома». В притомлённые жаром овощи вбил дюжину яиц и густо засыпал поверх тёртым сыром. Сдвинув сотейник к краю камина томиться до готовности и стал читать жёсткую нотацию своим сидящим за столом и ждущим ужина злыдням сыновьям:

— Говорил я вам, дети мои милые, что доведут вас шкоды и девки до цугундера? Говорил я вам, что главное для выживания нашей прибабахнутой семейки в социуме — это элементарная мимикрия под простых и незатейливых аборигенов? Всё! Сарынь на кичку и конец конспирации. Явка провалена! Впереди позор, поток и разграбление. Ждем с часу на час толпу разгневанных селян с факелами и батогами палить именье. А вы, разлюбезные чады мои, имея нынешнюю репутацию, не сможете попасть даже в тюрьму. Вечно будете скитаться вы, гонимые, и жрать только подобную сегодняшней пищу, готовя её таясь и скоро на кострах в волчьих оврагах под Тамбовом.

Сыны мои дули губы, смотрели строго в пустые тарелки, но раскаянья на мордахах было совершенно не видать. Швырнув в сердцах на стол им сотейник, стал, бегая по зале и в аффекте заламывая руки, рассказывать в лицах верной боевой подруге своей, а по совместительству милому чудовищу, породившему деток моих, подробности сегодняшнего моего визита в школу.

В кабинете директора школы стойко пахло валерианой, алкоголем и прочими вкуснейшими ароматами, традиционно сопровождающими педагогическую деятельность. На заваленном бумагами рабочем столе стояла початая бутылка коньяка, блюдце с нарезанным лимоном и две рюмки. Сам директор вяло раскинулся в своём кресле. Глаза закрыты, на лбу запрокинутой на подголовник головы парил намоченный ледяной водой носовой платочек, положенный заботливыми ручками сострадательной секретарши.

— Плох? — спросил я шепотом у деловодительницы.

— У мэтра ныне жуткая мигрень, — тихим до трагичности голосом отвечала она мне.

Вздрогнув от нашего перешептывания, директор, немного приоткрыв один глаз, слабо шевельнул рукой, делая мне приглашающий садиться жест. Открыв второй глаз он снял с чела платок и разлив в рюмки коньяк, придвинул ко мне лимон, выпил и тихим голосом, полным отчаянья, произнёс:

— Скажите, вы верите в предчувствие? А я теперь верю. Ведь как же я не хотел изначально соглашаться на перевод ваших детей в мою школу. Как же я не хотел…

И щедрыми мазками в смелой экспрессивной манере он живо стал описывать мне сегодняшние школьные события.

На большой перемене мой старшенький миленько прогуливался под ручку со своей возлюбленной. Уж о чём у них шла беседа, доподлинно неизвестно, да только юная Капулетти предложила для доказательства ей своей любви распылить в рекреации школы имеющийся у неё баллончик перцового газа. Очарованный нежной страстью дурень взял баллончик и, ничтоже сумняшись, распылил. Газ же, к радостному восторгу влюблённых голубков, оказался вонюч и летуч гораздо более, чем они ожидали.

Во время моего сурового и незамутнённого всякой ерундой образования просто открыли бы для проветривания окна, а шалуну бы всыпали на заднем дворе розг. Но ныне, во время победившей демократии и тотального плюрализма, всё происходило куда затейливее — старуха-вахтерша звонко сыграла школьным звонком заученное заранее наизусть сложное и красивое крещендо, обозначающее бактериологическую атаку. Директор объявил по школьному селектору режим чрезвычайного положения, вызвал МЧС с полицией, а педагоги согласно плану эвакуации начали немедленно выводить детей из школы. Всё шло чинно и благородно. Учителя с красными флажками маршировали впереди стройных колонн, дети, взявшись за руки по двое, по команде шли чётко не в ногу. Скучный порядок оживляли только мои два негодяя. Пристроившись в хвост шеренги младших классов, они азартным дуэтом, подвывая страшными аварийными голосами, орали:

— Мы все здесь умрё-ё-ём! Мы здо-о-охнем! Родители, бедные наши родители уже не увидят нас живыми. Могилки наши маленькие густо порастут незабу-у-удками…

Чем живенько и спровоцировали среди маленьких сопляков слёзы, истерику, панику и, как следствие, свирепую драку в столпотворении у выхода, а у учителей, пытающихся разнять деток, предынфарктное состояние.