Мужей много не бывает - [95]

Прождав столько, сколько было в моих силах, я смотрю на часы. Уже почти полдень. Я могу себя поздравить: мне удалось избежать серьезных разговоров со Стиви, падения в его объятия и обсуждения событий вчерашнего вечера, когда я все-таки не устояла и упала в его объятия. Так что пока все хорошо. Вдобавок Фил думает, что я брожу по магазинам, и совершенно не догадывается о том, что я двоемужница, — это, без сомнения, достижение не из малых. Так почему же мне не становится лучше и спокойнее?

Я думаю, в моем душевном разладе не в последнюю очередь виновата Амели. Зря я позвонила ей сегодня утром. Несмотря на то что на этот раз я ее не разбудила, она вела себя так же недружественно, критично и жестко, как и во время прошлого моего звонка. Когда я попыталась объяснить ей, что с Филом я чувствую себя как за каменной стеной, а от поцелуев Стиви у меня в сердце — и других, менее романтических частях тела — взрываются фейерверки, она нетерпеливо хмыкнула:

— Ты, кажется, думаешь, что твои мужья обязаны давать тебе какие-то ответы или дополнять тебя в чем-то. На самом деле все иначе. Чтобы смочь полюбить по-настоящему, человек должен быть цельным, нераздробленным существом с непротиворечивой душой. Фил появился на свет не для того, чтобы давать тебе ощущение безопасности, а Стиви — не для того, чтобы ты могла ощущать дикость и вседозволенность. Почему бы тебе вначале не разобраться, кто ты есть на самом деле? Подумай об этом.

Меня тошнит от ее ханжеского отношения. Она самовольно назначила себя на роль моей совести — а непрошеная вторая совесть мне совершенно ни к чему.

Я начала спорить:

— Амели, ну почему ты такая принципиальная? Вы с Беном даже и не думали о том, чтобы официально оформить отношения, потому что не верили в институт брака.

— Но ты-то, предположительно, веришь в него, раз ты прошла по этой дороге уже дважды. И, чтобы тебе было известно, мы с Беном твердо верили в честность, верность и преданность. — Думаю, на этом она бы повесила трубку, если бы я дала ей такую возможность. Но как раз в этот момент из ванной вышел Фил, и я отключилась первая.

Когда Амели постоянно повторяет, чтобы я подумала о том или о сем, она ничуть мне не помогает. На самом деле мне нужно, чтобы она или кто-нибудь еще — да на худой конец, кто угодно — дал мне готовые ответы. Во всей этой ситуации время работает против меня, и мне необходима помощь.

Я встаю с места и начинаю искать Стиви — пора уже и перекусить.

Рядом с музеем есть закусочная — маленькая, но очень приличного вида. Меню здесь, как и во всех остальных закусочных, содержит в себе все, что душе угодно, но только если это «угодное душе» можно подать с жареным картофелем или кленовым сиропом. По счастливой случайности, это как раз то, что нам сейчас нужно, и мы со Стиви принимаемся за большие бургеры (его с цыпленком, мой с бобами), попутно заказав картофель фри и густые молочные коктейли (земляничные).

Мы спокойно и дружелюбно беседуем о музыке, музее и меню. Думаю, на такой ноте мы можем продержаться весь разговор — если только удастся избежать обсуждения моего двойного брака.

— Ну так вот, о вчерашней ночи, — говорит Стиви. Похоже, он сделал совсем не такие выводы.

— Но разве нам есть что сказать по этому поводу? — Надеюсь, это прозвучало скорее как утверждение, чем как вопрос.

Стиви иного мнения:

— Думаю, что есть.

— Мы оба слишком много выпили. Легко совершить глупость, когда в небе светит луна, на столе тарелка с орехами кешью… и всякое такое. — Я сама чувствую, что несу явный бред.

— Понятно, — говорит Стиви. Он оставляет эту тему с неохотой, но что ему еще остается? Я имею в виду, какая у нас альтернатива? Я же не могу залезть на этот покрытый пластиком стол, вцепиться в Стиви и поцеловать его взасос? Или задрать юбку и усесться на него верхом?

Выбросив это порнографическое видение из головы, я спрашиваю:

— Тебе понравилось это утро?

— Да. — Я уже радуюсь, что Стиви позволяет мне сменить тему, но он добавляет: — Но даже это меня смущает. Что-то нам слишком хорошо, когда мы вместе.

Значит, тема все-таки остается той же. Я пробую снова:

— Стиви, ты выиграл замечательный приз. Я тебе уже это говорила?

— Нет, еще нет, — говорит он. — Ты всегда считала, что я мало чего стою. — В его голосе не слышится ни горечи, ни обиды — Стиви просто констатирует факт.

Я внутренне улыбаюсь. «Мало чего» — так сказали бы в Кёркспи; любом другом месте сказали бы «я немногого стою».

— Я всегда считала, что ты стоишь недостаточно, — уточняю я.

— Объясни, — приказывает Стиви.

Он сидит, положив локти на стол и помешивая соломинкой коктейль. Сказав это единственное слово, поставленное в повелительное наклонение, он отворачивается и рассеянно смотрит в окно, на мерцающую неоновую надпись, гласящую: «Жизнь — хрупкая вещь. Обращайтесь с ней осторожно». Как часто случается с избитыми фразами, которые обычно пишут на поздравительных открытках и магнитиках для холодильника, в данную минуту эта надпись кажется пугающе к месту.

Постороннему наблюдателю Стиви, вне всякого сомнения, показался бы сейчас образцом спокойствия и уверенности в себе, но я замечаю, как у него нервно дернулся уголок рта. Я знаю, что Стиви волнуется. Он сидит как на иголках. Мой ответ много значит для него. Мой ответ важен для него. Он прав. За мной должок, и похоже, наступило время его отдавать. Я бросаюсь головой в омут: