Мужей много не бывает - [30]

Но мне и не приходится этого делать, поскольку Амели спрашивает:

— А что думали его родители?

— Родители у него были в разводе. Своего отца он годами не видел. Он жил с матерью, которой я нравилась. Она была рада, что мы едем вместе. Она придерживалась старомодного и по существу неверного мнения, что я уберегу его от беды.

— Когда вы поженились?

— Мне было девятнадцать.

— Так мало!

— Мне как раз это и нравилось, нравилось, что у нас впереди целая вечность. Я была уверена, что мы никогда не расстанемся. — Я замолкаю и думаю о том времени, когда я еще верила в слово «никогда». Это почти физически болезненно. — Мы так любили друг друга! Для нас это был логичный, само собой разумеющийся шаг — хотя при теперешних обстоятельствах он кажется глупым. Забавно, что взгляд в прошлое показывает события совсем в другом ракурсе. Сама идея пожениться родилась за одну минуту. Не успев отойти от похмелья после ночной пьянки, мы отправились в бюро записи актов гражданского состояния. Свидетелей притащили с улицы. И хотя Шотландия — это все же не штат Невада, нам обоим было больше восемнадцати, так что оформить брак не составило труда. Это было романтично. Что-то вроде приключения.

— Что пошло не так?

— То, что должно было. Мы были слишком молоды. Нам почти сразу же стало стыдно своего поступка, мы испугались и не решились рассказать о нем ни родителям, ни кому-либо еще.

— Вы подумали, что они рассердятся?

— Я подумала, что это только мое со Стиви дело. Что-то вроде этого. Мы лишили мать Стиви возможности показаться на людях в шляпе. Мой отец, наверное, слегка обиделся бы на то, что от него скрыли достойный повод как следует напиться, — но одновременно вздохнул бы с облегчением — ведь ему не пришлось оплачивать свадьбу. — Я смущенно пожимаю плечами, словно извиняясь за ошибку молодости. — Я думала, что, выйдя замуж, стану более независимой, однако этого не случилось. Я чувствовала себя просто глупо. Мы знали, что все отнесутся к нашему поспешному бракосочетанию как к идиотской, безответственной шутке, потому что… ну, ведь именно так и было. Мы молчали, поскольку не хотели услышать то, что и так знали.

Амели встает, берет печенье из вазы на буфете и снова садится. Она предлагает мне шоколадный диджестив. Обычно я к нему неравнодушна, но в этот раз отрицательно качаю головой. Амели двумя укусами приканчивает одно печенье и принимается за следующее.

— Пока мы учились в университете, все было нормально. Мы даже в каком-то смысле наслаждались нашим маленьким секретом. Мы жили в общежитии, у нас не было практически никаких обязанностей. Мы были просто большими детьми, играющими в семейную жизнь. Мы столкнулись с реальной жизнью только после получения диплома. Мы переехали в Эдинбург. Жить там оказалось дорого.

У нас не было денег и не было работы, а когда мы все же нашли работу — дерьмовую и низкооплачиваемую, — деньги у нас все равно не задерживались, потому что мы платили за квартиру.

Я рассказываю о том времени, и у меня холодеют пальцы на руках и ногах. В нашей продуваемой всеми ветрами квартире всегда было холодно. Так же холодно, как в Кёркспи.

— Стиви твердил, что хочет быть музыкантом, но в Эдинбурге это было практически неосуществимо. Все говорили, что нам надо двигаться на юг или даже за границу. Но Стиви не хотел. Он полагал, что его талант кто-нибудь обнаружит, пока он будет, напевая, жарить картофель фри в «Макдоналдсе». Понемногу я начала его ненавидеть за это. Мне казалась абсурдной его вера в то, что в один прекрасный день кто-нибудь крикнет: «Эй, ты, с солонкой! Ты именно тот парень, кого я искал». Но все стало еще ужаснее, когда он отказался от мечты сделать что-то в своем собственном стиле и полностью посвятил себя подражанию Элвису Пресли.

— Полностью? А что, он и раньше этим занимался?

— Он выступал перед публикой в облике Элвиса, еще когда был ребенком. Мать возила его по клубам, в которых собираются рабочие. Я видела фотографии. Можешь себе представить? И что это за мать такая, что одевает десятилетнего сына в голубой клеш и заставляет петь в зале, полном пьяных мужиков?

— Ему это не нравилось? — спрашивает Амели.

— Нравилось, и еще как!

— Если ему это нравилось, тогда с матери взятки гладки. Она ему ничего плохого не сделала.

Меня раздражает привычка Амели подходить ко всему с позиций разума.

— Но зато какое это зерно для будущего ростка мечты! Бесполезной и безвкусной мечты. Разве нельзя было направить его талант в другое русло?

— Возможно, она делала все, что могла.

— Да. — Я киваю. Возможно, насчет его матери я и пережимаю — но все же я в этом никогда ее не понимала. — Когда с деньгами у нас стало совсем туго, он уцепился за безумную идею снова петь по клубам. Неприятнее всего то, что он на самом деле очень хорош. Вечер за вечером мы проводили в убогих кабаках. Стиви, облачившись в свой маскарадный костюм, пел чужие песни. Меня ужасала мысль о том, что остаток жизни я проведу шатаясь по грязным притонам. — Я горестно вздыхаю.

— Теперь я лучше понимаю твою ненависть к двойникам Элвиса, — говорит Амели.

— Но и мои шансы начать приличную карьеру тоже оставляли желать лучшего. Я и понятия не имела, что собираюсь делать со своей жизнью, и поэтому медленно погружалась в депрессию. Я хотела уехать, но чувствовала себя будто в ловушке из-за того, что мы со Стиви были женаты. Прошло немного времени, и люди начали спрашивать нас, когда мы поженимся. Мы как-то все не могли подойти к тому, чтобы объявить, что мы уже состоим в браке. Другие, более проницательные люди начали спрашивать, почему мы еще вместе — ведь у нас теперь определенно разные планы на будущее. Мы были не в состоянии объясниться ни перед теми, ни перед другими. Наш пикантный секрет превратился в висящий над нами дамоклов меч.