Мужество любви - [6]
— Слушаем вас. — Председатель подался всем корпусом вперед.
Сергей спокойно заявил:
— Убийца — мой отец.
Иосаф Зайцев вскочил:
— Граждане судьи! Он ненормальный, ей-богу!.. Прошу освидетельствовать. Болтает, чего в котелок взбредет!
Словно не слыша, Сергей продолжал:
— Сперва я стрелял. Промахнулся. Потом он. Два раза. Попал. — Сергей тупо взглянул на раздавленного его показанием отца. — Не я ненормальный, а ты и учитель! Граждане члены советского суда! — с наигранным пафосом воскликнул он. — За ними весь заговор! Они на вечеринке, за самогоном, все обсудили…
В комнате стало так тихо, словно никого в ней не было. И только торчал, как сгнивший пенек на пустыре, Иосаф Зайцев.
— Я… я — убийца! — мрачно произнес он. — Знаю: от смертного приговора не уйти… Как на духу, открываю душу. Истина от земли воссия, и правда с небесе приниче…
Он перекрестился медленно, тяжело, словно поднимал ко лбу стопудовую руку.
— Мстил!.. Мстил за землю, отнятую у меня комиссарами… за имущество, за капитал, за разбитую жизнь мою… Мстил за то, что меня, потомственного дворянина Зайцева, комиссары в мужичье обличье загнали, перед плебеями заставили пресмыкаться.
Перед судом стоял уже не плюгавый человечишка с козлиной бородкой, в лаптях и лохмотьях, а враг во весь свой рост.
Я посмотрел на других. Иуда беззвучно двигал губами… Семен сверлил глазами потолок… Сергей сжался, как пойманный в капкан зверек… Меня лихорадило. Мелко стучали зубы… Вот они, передо мной — заклятые наши враги!
— Иуда Найденов! Вы подтверждаете признание Иосафа и Сергея Зайцевых? — спросил председатель.
Иуда натужно поднялся. Его удлиненное лицо, заросшее черной, с проседью, бородой, застыло, будто высеченное из камня.
— Смерти не страшусь… Никого и ничего не страшусь, окромя бога. Ему и поведаю…
— Семен Найденов! Вы подтверждаете признание Иосафа и Сергея Зайцевых?
Семен выпрямился. Процедил сквозь зубы:
— Подтверждаю…
Потом сделал рукой неопределенный жест и в бессильной ярости крикнул:
— Убил!.. Убил!.. Велел убить!
По комнате прокатилась волна негодования. Всех сидящих словно качнуло из стороны в сторону.
Найденов повалился на скамью, будто подрезанный полоснувшим его народным гневом.
Председатель задал последний вопрос:
— От кого вы, Иосаф Зайцев, узнали, где именно, на каком краю саней сидела Горожанкина? Ведь в темноте легко могли попасть и в Синдееву, и в кучера. Не так ли?
Зайцев двумя крючковатыми пальцами оттянул ворот грязной холщовой рубахи:
— Я стрелял не в Горожанкину, а в Советскую власть.
Ночь… Судьи — в совещательной комнате. А я — в служебной избе, под охраной милиционера, один.
Потрескивал фитиль в жестяной лампе. Поблескивало запорошенное снегом окошко. Горячая печь накаляла воздух. Я улегся на мешок, туго набитый соломой. Прислушался к шуршанию ветра.
Здесь они, рассуждал я, убили Горожанкину. В Орловском округе повесили председателя колхоза, потравили скот. На Тамбовщине подожгли колхозные амбары с зерном, воткнули нож в спину селькора… А правые ратуют о «врастании кулака в социализм»! «Врастать» его — все равно что заложить мину под нашу свободу.
Долго ворочался с боку на бок. В полумраке меня обступили лица подсудимых. Лицо Семена Найденова с рысьими глазами; мясистое, с полуоткрытым от страха ртом, лицо Сергея Зайцева; вытянутое, как на старой иконе, лицо Иуды Найденова…
Я встал, заходил взад и вперед по избе. Тоненько попискивали старые половицы… Увидел на столе «Коммуну». При хилом свете лампы мелкий шрифт было трудно читать. Подкрутил фитиль. В глаза бросилось: «И. Сталин». Подвинулся ближе к лампе.
Сталин критиковал центральную военную газету «Красная звезда» за ошибки в передовой «Ликвидация кулачества как класс». Разъяснял, что политика ограничения капиталистических элементов и политика вытеснения их не есть две разные политики. Нельзя вытеснить кулачество как класс методами налогового и всякого иного ограничения, оставляя в руках этого класса орудия производства. Надо, писал он, сломить в открытом бою сопротивление этого класса и лишить его производства источников существования. Без этого, утверждал Сталин, немыслима никакая серьезная, а тем более сплошная коллективизация…
«Да, только в открытом бою», — повторил я про себя.
Усталость взяла свое. Опять повалился на постель. Веки начали тяжелеть. Вдруг — дзень-дзинь-дзинь-дзинь!..
Я — вмиг на ноги. Выхватил браунинг.
В разбитое окно клубами валил холодный воздух. На полу — камень, осколки.
Вбежал милиционер. Испуганно спросил:
— Не попали?
— Как же не попали? Смотрите!
— Эх, мать твою… Извините, товарищ! Тут их цельная банда. Разве уследишь!
Ранним утром, едва засинел день, выездная сессия вынесла приговор: всех четверых — к расстрелу.
У здания школы стихийно возник многолюдный митинг. В принятой резолюции было записано: «Никогда и никому не убить нашей Советской власти!»
…Из Верхней Грайворонки я уезжал в полдень. Сугробы излучали какой-то особенный, очистительный свет, зовущий к жизни.
Вторая глава
Первым делом я отдал Терентьеву браунинг.
— Не пригодился? — спросил он, пряча пистолет в сейф.
— Вышло не по Чехову: ружье «висело», а не выстрелило.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Новую книгу «Рига известная и неизвестная» я писал вместе с читателями – рижанами, москвичами, англичанами. Вера Войцеховская, живущая ныне в Англии, рассказала о своем прапрадедушке, крупном царском чиновнике Николае Качалове, благодаря которому Александр Второй выделил Риге миллионы на развитие порта, дочь священника Лариса Шенрок – о храме в Дзинтари, настоятелем которого был ее отец, а московский архитектор Марина подарила уникальные открытки, позволяющие по-новому увидеть известные здания.Узнаете вы о рано ушедшем архитекторе Тизенгаузене – построившем в Межапарке около 50 зданий, о том, чем был знаменит давным-давно Рижский зоосад, которому в 2012-м исполняется сто лет.Никогда прежде я не писал о немецкой оккупации.
В книге известного публициста и журналиста В. Чередниченко рассказывается о повседневной деятельности лидера Партии регионов Виктора Януковича, который прошел путь от председателя Донецкой облгосадминистрации до главы государства. Автор показывает, как Виктор Федорович вместе с соратниками решает вопросы, во многом определяющие развитие экономики страны, будущее ее граждан; освещает проблемы, которые обсуждаются во время встреч Президента Украины с лидерами ведущих стран мира – России, США, Германии, Китая.
На всех фотографиях он выглядит всегда одинаково: гладко причесанный, в пенсне, с небольшой щеткой усиков и застывшей в уголках тонких губ презрительной улыбкой – похожий скорее на школьного учителя, нежели на палача. На протяжении всей своей жизни он демонстрировал поразительную изворотливость и дипломатическое коварство, которые позволяли делать ему карьеру. Его возвышение в Третьем рейхе не было стечением случайных обстоятельств. Гиммлер осознанно стремился стать «великим инквизитором». В данной книге речь пойдет отнюдь не о том, какие преступления совершил Гиммлер.
В этой книге нет вымысла. Все в ней основано на подлинных фактах и событиях. Рассказывая о своей жизни и своем окружении, я, естественно, описывала все так, как оно мне запомнилось и запечатлелось в моем сознании, не стремясь рассказать обо всем – это было бы невозможно, да и ненужно. Что касается объективных условий существования, отразившихся в этой книге, то каждый читатель сможет, наверно, мысленно дополнить мое скупое повествование своим собственным жизненным опытом и знанием исторических фактов.Второе издание.
Очерк этот писался в 1970-е годы, когда было еще очень мало материалов о жизни и творчестве матери Марии. В моем распоряжении было два сборника ее стихов, подаренные мне А. В. Ведерниковым (Мать Мария. Стихотворения, поэмы, мистерии. Воспоминания об аресте и лагере в Равенсбрюк. – Париж, 1947; Мать Мария. Стихи. – Париж, 1949). Журналы «Путь» и «Новый град» доставал о. Александр Мень.Я старалась проследить путь м. Марии через ее стихи и статьи. Много цитировала, может быть, сверх меры, потому что хотела дать читателю услышать как можно более живой голос м.
«История» Г. А. Калиняка – настоящая энциклопедия жизни простого советского человека. Записки рабочего ленинградского завода «Электросила» охватывают почти все время существования СССР: от Гражданской войны до горбачевской перестройки.Судьба Георгия Александровича Калиняка сложилась очень непросто: с юности она бросала его из конца в конец взбаламученной революцией державы; он голодал, бродяжничал, работал на нэпмана, пока, наконец, не занял достойное место в рядах рабочего класса завода, которому оставался верен всю жизнь.В рядах сначала 3-й дивизии народного ополчения, а затем 63-й гвардейской стрелковой дивизии он прошел войну почти с самого первого и до последнего ее дня: пережил блокаду, сражался на Невском пятачке, был четырежды ранен.Мемуары Г.