Мужчина & Женщина - [11]

Может быть, иногда я ищу в других себя самого и одурманиваю себя случайно открытым сходством, чтобы не быть одному.

Он доверительно улыбнулся женщине. Его глаза, темные, пока он слушал, вспыхнули светом. На одно мгновение его сердце открылось навстречу ей, навстречу — без всяких оговорок.

Я это улажу, сказал он, Вам нечего беспокоиться.

А как долго это продлится? — Женщина подняла на него взгляд: дело в том, что я живу в гостинице.

Теперь он увидел ее руки: Высохшие пальцы, к которым он был уже готов; на краях ногтей был виден густой слой розового лака; лак должен был скрывать, что ногти потрескались.

Она, наверное, сумасшедшая. Откуда она взяла, что может так сильно надеяться на благополучный исход?!

Я дам Вам знать, сказал Мюрад, поймав ее взгляд. Провожая ее к дверям, он коснулся ее плеча, и это было единственное, что позволяло предположить, что она была ему не вполне безразлична.

Потом он набросал запрос в арбитражный суд, хотя и знал, что это едва ли поможет. Он ведь лишь пытался немного облегчить положение этой женщины. Время от времени он бросал взгляд в окно на жилые дома, окруженные аккуратно подстриженными лужайками. Окна во многих домах были открыты, и он видел, как хозяйки вытирают пыль. От орешника, с левой стороны, долетали желтовато-зеленые облачка цветочной пыльцы, повинуясь неровным порывам ветра.

Он начал перепечатывать запрос на машинке. Можно Вас на пару слов: Владелец конторы, толстый, лысый мужчина, заглянул в дверь. Мюрад резко поднял голову.

Он пошел вслед за хозяином через большую приемную, где сидели секретарши, в его кабинет, давно не убиравшийся, запыленный, но, как и все здесь, уютный. В углу стоял диван. Наверное, хозяин спал на нем, когда долго задерживался в конторе: казарменная жизнь, жизнь моряка.

Мюрад не питал к этому человеку уважения, так как ему слишком давно удавалось делать все, что он хотел, прямо у него под носом.

Но хозяин был не глуп, и потому Мюрад держался настороже.

Я хотел поговорить насчет того дела о штрафе, сказал хозяин и положил перед Мюрадом, стоявшим у письменного стола, толстую папку.

Безнадежное дело, сказал Мюрад. Он подумал при этом о знакомом баре и о бармене, который по ошибке пытался налить шнапс из пустой бутылки.

Для меня невиновен любой, хозяин бросил на Мюрада косой взгляд, до тех пор, пока он не осужден.

Возможно, этот человек действительно невиновен. — Мюрад показал на папку.

Вы в этом ничего не понимаете, сказал хозяин недовольно, абсолютно ничего!

Несмотря на то, что хозяин был маленький, толстый и походил на моржа, Мюраду он показался в этот момент устрашающе грозным великаном. На глазах у Мюрада его фигура начала расти, становилась все шире и мощнее, от нее исходил жар, и было видно, как она дрожит.

Хозяин откашлялся.

Потом он сел за стол и поставил на папке свою визу.

У Мюрада возникло неясное ощущение, что, стоя перед этим человеком, он делается каким-то невесомым и лишенным опоры, что вся та сила, которую он себе приписывал, превращается в пену или в обломки, и они бессмысленно болтаются в грязной воде, хлюпающей у причала. Выходя из кабинета, он снова подумал:

Маленький, хитрый притворщик! — мысль казалась ему дерзким, светящимся буйком среди темных, мерцающих волн; Мюрад был где-то внизу: буек плясал там, наверху, над всей тяжелой массой грязной воды.

Может быть, хозяин и в самом деле притворялся, и Мюрад был прав. Впрочем, мы делаем это замечание только для полноты картины. Мы не будем останавливаться на других делах, заполняющих рабочий день Мюрада, и отпускаем его домой, в его квартиру, где он, уже в домашней одежде, прохаживается по комнатам.

Слова хозяина не выходят у него из головы.

Что он хотел этим сказать: Вы в этом ничего не понимаете!

Мюрад все снова и снова задает себе этот вопрос, но, кажется, — он и сам это подозревает, — только для того, чтобы защититься от угрожающего ответа: ему ясно представляется что-то такое, чего он не вкушал еще никогда в жизни: как горы манной каши на берегах реки с кисельными берегами.

Мюрад усмехается. Сравнение кажется ему удачным: гора манной каши незаметно превращается в кучу собачьего дерьма, дымящуюся как холм перед грозой посреди еще мирного ландшафта.

Потом Мюрад выпил свою обычную порцию. В горле застрял острый комок, маленький фейерверк из фосфора, который надо было загасить. Чахлый и перекошенный, он стоял в своей содрогавшейся от уличного гула квартире и делал несуществующим все, что грозило ему снаружи.

Да: он умел колдовать.

Когда затем он, как обычно, пришел в ресторан, там не было ни одного из друзей, на которых он все же надеялся. Мюрад сидел один в нише, за накрытым столом, и смотрел в одну точку, подперев голову руками. За едой он обдумывал ответ Сюзанне, пока не заметил, что адресует слова не к ней, а только к самому себе.

Стоит мне открыть рот, как я начинаю обвинять весь мир, писал Мюрад на листе почтовой бумаги, которую принес официант, и все же я чувствую благодарность, он улыбался, склонившись над бумагой, хотя невозможно принимать мир, не впадая в ложь; поэтому я молчу.

Это пингвин! — Он стоит внутри панорамы, заботливо декорированной скалами, в своем всем и каждому знакомом фраке с развевающимися фалдами, стоит абсолютно неподвижно. Его голова имеет форму ледяного шара величиной с кулак, из нее торчит похожий на шило клюв, а чуть выше вставлены черные бусинки глаз. Его манишка, оранжевая у шеи, на животе становится белой и ослепительно лучистой. Перепончатые лапы — серые. На переднем плане в великолепном, ярко-голубом бассейне плавает второй пингвин: Первый вертикально стоит на берегу, прямой и неподвижный, второй — стремительно рассекает воду по горизонтали. Форма его тела не округлая, грудь словно киль. Крылья, как лезвия мечей, сильно врезаются в стеклянную поверхность; вода ледяная. Ласты пловца загребают воду: да! Он может плавать и на спине, глядя вверх, на потолок своего бассейна, где гудят трубки неоновых ламп. — А рядом сидит, спрятав голову под крыло, пеликан.