Мужчина мечты. Как массовая культура создавала образ идеального мужчины - [43]

Хейер умело играет со стандартными романтическими приемами и создает безупречную комедию нравов. Однако помимо этого она исследует стили мужественности, привлекательность байроновского прототипа как для мужчин, так и для женщин. Освальд только делает вид, что хочет быть похожим на Корсара, он это перерастет. Деймрелю же этот образ намного ближе. А вот его кузен и предполагаемый наследник Альфред – самый настоящий денди. В петлице он носит «цветок размером с капусту» и источает аромат масла для волос[416]. Но, что самое ужасное, на нем штаны «оттенка самой нежной примулы». Родственникам Деймреля, по-видимому, пришлось выбирать между «щеголем» и «повесой» в качестве наследника семейного состояния[417].

По законам жанра повесы должны меняться под влиянием девственниц с добрыми побуждениями, как бы неправдоподобно это ни звучало. Но Джорджетт Хейер пошла по иному пути. Венеция – персонаж проницательный. Она размышляет о двойных стандартах и о том, что мужчины и женщины по-разному переживают свою сексуальность; при этом девушка понимает, что некоторые женщины способны наслаждаться флиртом и даже рассматривать мужчин в качестве объектов желания. Ее мать – такая же светская женщина и просто игнорирует общественные нормы, которые мешают ей получать удовольствие. А может быть, целомудрие не всегда нужно считать главной добродетелью?[418] Привязанность Венеции к Деймрелю строится на дружбе, схожем чувстве юмора и физической привлекательности. Она смотрит на него сквозь розовые очки, но это не грозит ей опасностью. В любом случае, благодаря общению с Эдвардом Ярдли она поняла: слишком достойные люди бывают скучны. Она все ближе узнает Деймреля, начинает в него влюбляться и понимает, что «широкая осведомленность и доброта» мужчины дорогого стоят[419].

Привлекательность Байрона для современников отчасти определялась экзотикой, с которой был связан его образ. Экзотические образы в его стихах встречались постоянно. Широко известные портреты кисти Томаса Филипса изображают его в блистательном албанском платье и шелковом тюрбане красновато-коричневого цвета с золотом[420]. Байрон так радовался покупке этого костюма, что даже написал матери письмо, где назвал его «дивным». Поэт прекрасно понимал, какой у него сформировался образ, и знал, что этот костюм сделает его похожим одновременно на пирата-бербера и восточного султана[421].

Шарм чужаков намекал на другие миры: прошлые времена, все запретное и экзотическое; напоминал о восторге открытий и приключениях, связанных с воображаемым побегом от повседневности. По мере расширения британской экспансии в девятнадцатом веке привлекательность экзотики стала ощущаться на всех социальных уровнях. После смерти принца Альберта королева Виктория обнаружила, что ее привлекает мрачная и экзотическая фигура политика Бенджамина Дизраэли, англиканского неофита еврейского происхождения[422]. Воображение обоих будоражили истории Османской империи. Дизраэли называл Викторию своей «сказочной королевой», льстил ей титулом «императрицы Индии» и с рыцарским достоинством отправлялся в захватывающие дух внешнеполитические приключения[423]. Очарованная Виктория дарила ему примулы[424]. Когда в 1881-м Дизраэли умер, она прислала венок из примул с простой подписью: «Его любимые цветы»[425]. Привлекательностью еврейской экзотики пропитан роман Джордж Элиот «Даниэль Деронда» (Daniel Deronda, 1876). Молодой Деронда – красивый мужчина с таинственным прошлым, исключительной чувствительностью и неисчерпаемой моральной и духовной целостностью. Он относится к женщинам с уважением и стремится их защищать. Известные критики-мужчины вроде Генри Джеймса и Ф.Р. Ливиса не сочли этого героя романтичным[426].

Королева Виктория была близка и с Абдулом Каримом, мусульманином индийского происхождения, который служил при дворе с 1887 года. Он познакомился с королевой, когда ему было двадцать четыре года. Абдул был высок, строен и поразительно красив[427]. При первой встрече он поклонился и поцеловал ноги королевы. Он познакомил Викторию с карри, давал ей уроки урду и хинди. Королева называла его своим «мунши» (учителем или секретарем). Лаурицу Туксену она заказала написать портрет Карима маслом, а также заказала его портреты у художника-востоковеда Рудольфа Свободы и Генриха фон Ангели[428]. Такие близкие отношения между королевой и ее секретарем из Индии долгие годы провоцировали ревность и расистские комментарии, однако высоко ценились обоими участниками. Виктория была щедра с Каримом, одаривала его подарками и почестями. Когда королева умерла, Кариму по ее наказу было позволено присоединиться к похоронной процессии и видеть ее лежащей в гробу; однако после похорон Эдвард VII конфисковал у Карима все личные письма и выслал его[429].

Женщины разного общественного положения, скучающие в клетках домашнего хозяйства, мечтали о других мирах. Восток для жительниц Запада был плодородной почвой для фантазий – экзотический мир, в декорациях которого можно дать волю мечтам, находясь при этом на безопасном расстоянии. Королева Виктория никогда не бывала в Индии, хотя страстно коллекционировала индийские картины и произведения искусства и даже создала «комнату-Дурбар» в Осборн-Хаусе на побережье острова Уайт, декорирование которой доверили пенджабскому архитектору Бхаи Рам Сингху. Идея Востока вызывала в воображении мысли о сексуальном как у мужчин, так и у женщин: покладистые гурии и сексуальные рабы на заваленных подушками шелковых диванах, обитатели пустынь с ястребиным взглядом…